Газета "Своими Именами" №6 от 05.02.2013 - [30]

В ту февральскую ночь 1943 года, чуть не ставшую роковой для всей семьи (в том числе и для меня, беззаботно спавшего в соседней с дедом комнате десяти дней от роду), все шло обычным порядком. С той лишь разницей, что прослушивание детектора велось с особым эмоциональным напряжением и обостренным вниманием: в те дни решалась судьба величайшей из всех битв мировой истории, в которой сошлись с каждой стороны по несколько десятков дивизий, в течение полугода постепенно концентрировавшихся вокруг важнейшего стратегического пункта — Сталинграда. Военно-стратегическое значение этого сражения было понятно даже не посвященным в военное искусство профанам, что уж тут говорить о кадровом гвардейском офицере! И вот хриплый детекторный голос диктора доносит до ушей деда сенсационную новость: немцы наголову разбиты у волжских берегов! Стотысячная армия Паулюса пленена вместе с ее командующим!..

Для всего мира победа под Сталинградом означала всего лишь коренной перелом в ходе II Мировой войны. Но это для всего мира, но не для Льва Александровича! Для него 9 Мая 1945 года уже наступило в этот предрассветный час. То была ночь Большой Победы! Он ликовал, он лихорадочно искал выход своим эмоциям, он готов был разбудить не только всю квартиру, но весь дом, весь квартал!

И он протрубил бы всеобщий подъем, если бы не я — спящий новорожденный младенец. Он слышал, что я только-только уснул после очередного ночного кормления. Но чувства, тем не менее, продолжали накатывать на него, словно гигантские океанские волны, они душили, распирали его изнутри. Как безумный, торопливыми шагами семенил он по комнате из угла в угол, судорожно перебирая варианты выхода этой, нахлынувшей на него термоядерной мощи. И вдруг в одно мгновение сознание деда пронзила яркая вспышка. В ней высветилась не только сама гениальная, как ему казалось, идея, но и подробнейший, до мельчайших деталей механизм ее реализации.

Дед действовал в автоматическом ключе. Войдя в ванную комнату, он заткнул сливное отверстие ванны и открыл кран горячей воды. Из старых шкафов были извлечены этюдники и прочие принадлежности его художественных экзерсисов, а из них — все до единой баночки с красной краской — гуашь, акварель, тушь. Краски довольно быстро растворились в горячей воде, образовав кровавое густое месиво на дне ванны. В это месиво дед сунул простыню, которую сдернул со своего матраса. Пока простыня пропитывалась красной краской, к рукоятке половой швабры привинтились четыре маленьких шурупа, а на их острые шляпки нацеплена мокрая пурпурная простыня. Дед вышел с ней в коридор, прошел в свою комнату, открыл дверь на балкон. За ним по всему пути по полу тянулся кровавый густой след. С помощью двух веревок он привязал швабру к ажурной решетке типового парижского балкона, и со второго этажа на безлюдный тротуар начала капать красная краска...

К этому времени уже брезжил рассвет. Дед облачился в плащ, надел шляпу и спустился на улицу. Алое Знамя Победы развевалось над его головой! Он приложил правую ладонь к виску и вытянулся по стойке “смирно”, не спуская взгляда со свисающего полотнища...

В ночном Париже тем временем еще продолжался комендантский час, а военный патруль возникал всегда неожиданно. Дед решил возвращаться домой. Удовлетворенный, с чувством исполненного долга, он поднялся в квартиру, лег в кровать на голый матрас и, изрядно подуставший, быстро забылся в глубоком сне.

В семь часов утра все домочадцы, кроме деда, проснулись в страшной панике: по входной двери в квартиру кто-то нещадно барабанил руками и ногами. Первым к ней подбежал мой отец. Его тапочки прилипали к каким-то красным лужам на полу. Спросонья он решил, что произошло убийство и полиция ломится в квартиру в поисках убийц. Открыв дверь, он увидел троюродного племянника моей матери Павла Толстого Милославского, стоявшего на пороге с обезумевшими глазами.

— Дядя Миша, вы что, все окончательно спятили?! Что это вы вывесили на балконе!!!

Все кинулись на балкон и... ахнули. С трудом отвязав швабру, отец быстро втянул полотнище в комнату и строго взглянул на деда, спящее лицо которого излучало блаженное умиротворение. Моя мать кинулась будить его, чтобы устроить выволочку за хулиганскую выходку, но отец остановил ее.

— Пусть выспится, а потом вместе всыплем ему по первое число! Проснувшись только к обеду, дед появился в столовой и, как ни в чем не

бывало, уселся на свое место. Первой набросилась на него мать:

— Ты отдаешь себе отчет в том, что натворил, папа?! К чему эти бравады в двух шагах от гестапо?!

— Ты не настолько наивен, чтобы не понимать, что нас бы всех расстреляли, если бы Павел случайно не шел к нам так рано за забытым портфелем! Ведь у нас здесь вся улица с раннего утра пестрит немецкими мундирами!

— К тому же этот поступок не имеет никакого смысла! — бушевал отец.

— Никакого смысла, ты говоришь?!.

Дед встал в торжественную позу придворного церемониймейстера, которому поручили сделать важное сообщение.

— Знайте же, что вчера ночью Гитлер проиграл войну России!

Далее последовали подробности всего услышанного за ночь по детекторному радиоприемнику.