Газета "Своими Именами" №35 от 27.08.2013 - [19]

Да, были огромные, но понятые и принятые народом как необходимые, жертвы первых трёх десятилетий. Было сверхчеловеческое напряжение сил. Но никто не считал, что оно было напрасным. Такие разговоры пресекались даже в самой «несознательной компании». Было огромное уважение к строителям «первых пятилеток». Ещё их дети, через десятилетия, протестовали против бездарного разбрасывания достигнутого такими жертвами «оттепельными реформаторами». Но и их обманули: «экономические претензии к строю» за неоплату труда куда менее напряжённого, расслабленного «косыгинскими реформами» и хрущёвским очковтирательством, понеслись лавиной после XXII съезда именно из уст сыновей строителей первых пятилеток. Всё моё детство, юность и молодость я слышал эти разговоры. Русские превратились в нацию «кухонных экономистов». Мне казалось, что люди в эти минуты прямо на глазах мельчают. Было стыдно слушать надрывные разговоры о «зарезанных тарифах» с угрозами «устроить прорабу хорошую жизнь». Стыдно было слушать этот плач по недополученным рублям как об упущенной жар-птице. Все только говорили и, как заворожённые, ничего не делали, верили обещаниям. Пар уходил в свисток. Это было ясно даже мальчишке, не понимающему о чём идёт речь. Интонация выдавала.

Стыдно было мальчишке шестидесятых-семидесятых жаловаться на свои страхи и неудачи. Неприлично перед сверстниками. Только под жёстким взрослым прессом он мог признаться, что кто-то его обижает или что-то у него не получается. А вот взрослые мельчали сами и злились на непонятливых пацанов, которые всё ещё равнялись на героев Гайдара, Кассиля, Полевого. У них были школа, кино и, как это ни смешно сегодня, телевидение. Это потом, через годы, в классы придут истеричные жалобщики десяти-двенадцати лет с претензиями на всё «здесь и сейчас». Их так научат наследственные «кухонные экономисты». А сегодняшняя школа им подыграет, самоустранится, пока «новое кино и телевидение», как парочка террористов, захвативших заложников, не привьёт им «стокгольмский синдром» потребительского восторга вместе с пещерной русофобией и зоологическим антикоммунизмом. Задолго до того то же самое незаметно прививали и нам.

Каждое поколение по-своему эгоистично, варится в своём соку и «творит свою историю». Каждое поколение вступает во «взрослую жизнь» со своим прайс-листом целей, задач, возможностей. В семидесятые он был скудным. Никто от нас не ждал больших дел. Космос штурмовать уже не надо, войн не предвидится, Сибирь и Дальний Восток годятся для бамовского пикника. Что делать? Устраиваться удобнее. Комфорт сытой жизни – лозунг поколения семидесятых – поколения «Пепси» – квартира, машина, дача. И вот как это было.

Автор этих строк после школьного выпускного бала не нашёл себя в списке студентов избранного вуза. Не беда, год на переподготовку, придётся поднабраться опыта на пыльном советском производстве. Конечно, не престижно, зато доступно, отчасти модно и на деньги похоже. Не грех с полгодика отслужить в «штрафной роте». Так рассуждали все оболтусы семидесятых. Почти все они оказывались на ближайших комсомольских стройках в цехах гигантов пятилеток. Вместе со вчерашними хорошистами туда брали алкашей и «перевоспитанных» рецидивистов. Кадровая отчётность требовала всех.

На гигантском тракторном заводе, куда я направился, очень ценились токари – туда шли хорошисты. И чернорабочие – туда шли алкаши. Меня направили в механический цех номер пять в третью передовую бригаду. Это значит – повезло. Передовым бригадам подбрасывают объёмы, а это – праздник для сдельщика: в его мозгу объёмы переплавляются в рубли. В цехах светло и не так пыльно. Заезжие алкаши-грузчики смотрят на выскочек-хорошистов с классовой завистью и хулиганской ненавистью.

Всего цехов на заводе пятнадцать, все они одного размера – как средний футбольный стадион под крышей из мутного стекла. Каждый цех – это десять-двенадцать участков. На каждом участке своя бригада и свой набор запчастей для будущего трактора. Заготовки приходят из литейных цехов со всей страны. Их шлифуют, сверлят, обтачивают, ставят на них штампы цехового ОТК и отправляют прямо к сборочному конвейеру, так как тот постоянно простаивает из-за нехватки комплектующих. Ещё горячие детали почти вырывают из рук токарей и утаскивают прямиком к сборке. А контролёрши заводского ОТК штампуют ещё не остывшие детали прямо на ходу, перебирая их как подгнившую картошку. Каждая последняя неделя месяца – круглосуточная штурмовщина.

Но первая и вторая недели совсем не такие: цеха пусты и безмятежны. Третьей – штурмовой ночной смены – вообще нет – пока не нужна. «Заводские деды», слесари, механики и бригадиры отсыпаются в отгулах. Это они штурмовали последние ночи месяца – давали план и спасали премию. Они костяк: когда надо, встают к любому станку, берутся за любую работу – главное гнать и гнать конвейер. Они могут отсыпаться спокойно – усиленный премиальный паёк и благодарность начальства уже заготовлены.

А в это время по цехам шатается недавно набранная молодёжь. Хотя она меньше всего хотела бы шататься. Её наивная внутричерепная бухгалтерия проста: обработка каждой детали стоит пять копеек. Деталь – звёздочка коробки передач – весит килограмма три, не более. Одной рукой играючи можно её перекидывать, перебрасывать, вставлять, зажимать, растачивать, складировать. В контейнере от пятидесяти до ста звёздочек-заготовок. На их обточку уходит два-три часа. За смену не торопясь можно обработать два-три контейнера и записать себе три сотни деталей. Это пятнадцать рублей выработки. В месяц – три сотни! (Сегодня это тысяч сто.) Вот они, реально заработанные подарки маме и папе, магнитофоны, джинсы, мотоциклы, лодки с мотором, кафе с подружками. Честно заработанное комсомольское изобилие семидесятых. Вот оно – рядом. Если не лениться, можно и того больше подгрести себе на карман. Никто и не думал лениться.