Газета "Своими Именами" №31 от 31.07.2012 - [26]

В списке не только «сотрудники для особых поручений комендантского отдела», то бишь «исполнители», но все, кто имел отношение: надзиратели, шоферы, делопроизводительницы...

Они получили денежные премии от 800 рублей до «месячного оклада».

«Особая папка номер 1». После 2004 года, закрытия дела российской стороной и засекречивания постановления о закрытии, возник некий пропагандистский прессинг: «Нельзя позволить, чтобы нам навязывали чувство вины!» И тем самым нам внушали чувство тождества с той, сталинской властью. Нас делали причастными к преступлениям режима.

В 2011 году президент РФ издал Указ о рассекречивании материалов из «Особой папки номер 1». При этом сказал: «Пусть все посмотрят, кто принимал решение, кто давал соответствующее поручение на уничтожение польских офицеров. Там все написано, подписи все стоят, лица все известны... В России и дальше будет вестись работа по раскрытию архивов, касающихся массовых репрессий».

Тем самым Катынь признана одной из страниц трагической истории массовых репрессий в СССР, частью нашей истории и нашей жизни. А в той истории и в той жизни самой большой жертвой сталинизма были мы - советский народ.

«Московская правда» от 26.04.2012 г.

«Катынь-one» + «Катынь-two»

В публикации "Катынь, горечь души моей" я рассказал читателям, как невольно тема Катыни вошла в мою жизнь. В 1948 году я, как и все девятнадцатилетние юноши, которые живут интересами старших братьев, увлеченно слушал рассказы моего брата и его друзей-сослуживцев, расследующих события в Катынском лесу. Происходило это в красногорском поселке Брусчатый, где квартировали офицеры оперативного отдела специального лагеря военнопленных.

Лагерь был на особом положении, там находились люди из числа военнослужащих вермахта, представлявшие для Советского Союза важный интерес. Разведчики абвера, бывшие офицеры частей СС, посвященные в определенные оперативные тайны, и еще так называемые "звери", на которых в лагере собирали следственный материал для предания их военному суду за совершенные зверства во время оккупации. Работу с ними вели сотрудники управления по делам военнопленных центрального аппарата МВД СССР. Лагерь располагался рядом с Москвой, офицеры уезжали после рабочего дня домой в город или оставались ночевать в Брусчатом, где для них были отведены квартиры. По вечерам, когда все собирались за ужином, можно было услышать удивительные вещи. Сотрудники делились между собой соображениями разработок, сопоставляли факты, добытые за день, и договаривались о деталях дальнейших совместных действий.

Как я рассказывал о том в предыдущей публикации, в оперативном отделе лагеря работали блестяще образованные люди, многие из них безукоризненно владели несколькими языками, были и такие, кто в семьях советских дипломатов учился за границей, и все они безупречно владели отличным литературным стилем.

Хорошо помню, как один из них, Костя Горфан, специалист по венгерскому языку, оформил материалы разработки венгерского разведчика таким образом, что в управлении по делам военнопленных в Москве ими зачитывались. Уже в пятидесятых годах в Москву приехала на гастроли звезда венгерской оперетты Ханна Хонти. Костя конферировал ее выступления, одновременно выступая переводчиком реприз опереточной дивы и вопросов к ней зрителей.

Другой специалист, Юра Эльперин, впоследствии стал признанным литературоведом уже в Германской Демократической Республике. Правительство ГДР предоставило ему квартиру в Берлине, где он преподавал в университете.

Немецкий диалект этих офицеров был настолько аристократичен, что пленные считали их подданными рейха, перебежавшими к коммунистам. Вечерами за ужином в Брусчатом ребята со смехом рассказывали забавные истории из их отношений с пленными на допросах. Надо иметь в виду, что к этому времени уже три года как закончилась война, и между пленными и офицерами оперативного отдела отношения сложились если не сказать доверительные, то во всяком случае достаточно откровенные.

Лагеря уже расформировывали. А действующая при Красногорском лагере школа антифашистов направила в ГДР первый выпуск кадров для работы в республике.

Между прочим, среди этих выпускников оказался и человек, который стал одним из первых бургомистров в Западном Берлине. Под его авторством вышла книга о пребывании в Красногорском лагере, в которой он интересно рассказывал о том времени. Мне эта книжка попалась однажды в санаторной библиотеке, и я получил редкую возможность сверить свои впечатления о тех днях с еще одним очевидцем. Они полностью совпали.

Я рассказываю об этом потому, что сама обстановка в конце сороковых в Красногорском базовом лагере при управлении по делам военнопленных МВД СССР была лишена малейшего налета напряженности между людьми. И когда моему брату Володе поручили разработку пленного немца, который по ориентировке был участником расстрела пленных поляков в Катынском лесу, это поручение ничем не отличалось от прочих оперативных заданий. И даже командировка в Смоленск с этим пленным была куда легче, чем поездки брата по сожженным и разграбленным белорусским селам, где заплаканные женщины и дети разглядывали привезенные братом фотоснимки душегубов и узнавали в них палачей своих близких.