Газета "Своими Именами" №17 от 22.04.2014 - [25]

А этот профи делает большие звездообразные глаза, обнаружив в новом учебнике истории данные о потерях во Второй мировой войне: Советский Союз - 27 миллионов своих сограждан, а «суммарные потери США и Англии составили менее одного миллиона». Профи не понимает, он возмущен, он негодует: «Зачем сравнивать? Зачем? С какой целью?» Ему мерещиться, что мы своими потерями гордимся. Это какое же надо иметь устройство черепной коробки, чтобы в великом горе, неизбывной скорби, пронзительной боли увидеть гордость, чтобы додуматься до такого мозгового выверта. Но ведь, во-первых, сравнения в учебнике нет - вот, мол, больше, чем в 27 раз, - а есть простая констатация. А во-вторых, так издавна принято. Например, 28 сентября 1708 года недалеко от Пропойска близ деревни Лесная произошло сражение между русскими, которых возглавлял царь Петр, и шведами, которые шли на Украину, чтобы соединиться с Карлом ХII. Мы одержали тут первую и замечательную победу в Северной войне, Петр назвал её «матерью Полтавской виктории». Я вспомнил именно об этом сражении потому, что во время войны летом 1943 года мне довелось побывать и в Пропойске (о котором у К.Симонова есть шутливые стихи) и под Лесной. И вот сейчас заглянул в знаменитую «Историю России» С.М. Соловьева: «У русских под Лесной из 14 000 человек было побито 1 111, ранено 2 856; у шведов из 16 000 по русскому счёту взято в плен 876 человек, на месте побитых тел перечтено 8000» (кн. VIII, с.208). И это для профи новость! Знать, и не слышал он ни о Соловьеве, ни о Карамзине, ни о Ключевском… Раньше такие ораторы возмущались некоторыми публикациями о тех или иных сражениях, где не было данных о наших потерях, и порой они были правы. Но вот данные приведены, но у них и от этого с души воротит, их и это возмущает. Всегда, во всём они находят ужасную несправедливость. Ну, что с ними делать, как им потрафить? А не лучше ли просто начхать? Просто сказать: «Да пошел ты, Митрофанушка!..»

Тем более, что для полноты картины хотя бы той же мировой трагедии иногда полезно кое-что и сопоставить. Например, нашу землю фашистский сапог, хлюпая в крови, топтал три с лишним года, а земли Англии и США он и не коснулся. Или: на нашей земле ожесточение борьбы доходило до того, что более тридцати городов по нескольку раз переходили из рук в руки, а в Польше, Франции, Бельгии и других захваченных немцами странах не было ни одного случая такой борьбы, ни единого города.

А Дымарскому хочется, чтобы нашим детям рисовали примерно такую картину: ну, была война, все, мол, сражались, ну, были, конечно, потери, но – все герои, ну, все молодцы… В. Мединский хорошо проветрил ему черепную коробку: «Приведенные цифры говорят о том, что мы вынесли основную тяжесть войны. Война и победа для нас и для англичан с американцами имеют совершенно разную цену. Поэтому мы относимся к войне по-разному, поэтому мера ранимости при обсуждении любого вопроса её истории абсолютно разная и степень восприимчивости народом этой темы у нас по болезненности несопоставимы ни с Англией, ни с Данией». И разумеется, с Америкой. То есть Мединский не проветрил, конечно, митрофанушкину коробку, это невозможно - что ещё за «ранимость» какая-то? - а только вдунул туда, в коробку-то, важную справедливую мысль. Но разве она там не приживется…

Для подкрепления своей жажды истины и справедливости наш профи тут же обратился к именам Солженицына и Виктора Астафьева, как к великим и честным знатокам истории войны, её участникам и свидетелям. Ведь они, говорит, прошли «всю войну»! Я, дескать, об этом читал. Да прочитать можно и о том, что они были добровольцами. Приходится огорчить одноглазого читателя. По Указу Верховного Совете о мобилизации и по возрасту Солженицын должен бы надеть шинель в первый день войны, а он с молодой женой из Ростова укатил в Морозовск, который ещё дальше от фронта, и там преподавал в школе астрономию. Увлекательная и приятная наука! Смотришь часами на небо и не видишь, что творится на земле… И в армии астроном почему-то оказался лишь во второй половине октября на ответственной должности конюха. Потом неизвестно как попал в офицерское училище, и на фронт со складным письменным столомбудущий писатель прибыл лишь в мае 1943 года. Астафьев же – и вовсе осенью 43-го. Самую страшную пору войны оба не видели, не знали. Да ещё надо вспомнить три последних ожесточенных месяца войны, на которые Солженицыну удалось сократить свою военную биография с помощью ловкой передислокации в московские Бутырки. И это не помешало Дымарскому прочитать у него: «не уходя с передовой, воевал четыре года». Вся-то война была меньше четырех лет, но у него свой счёт.

И этот профи продолжает млеть: «А как Астафьев оценивал, как называл вообще Жукова, Сталина…» Да называть-то можно как вздумается. Но кто он и кто Сталин, Жуков? И называл он их как и принято у всех злобных и невежественных в военном отношении антисоветчиков. Но смешно же защищать генералиссимуса и маршала от бредовых выходокротного телефониста. Он и Шолохова злобно ненавидел. По воспоминаниям поэта Бориса Куликова, Астафьев однажды заявил: «День смерти Шолохова будет счастливейшим днем моей жизни». Его собственная смерть, как и смерть Солженицына, никого не осчастливила. Они соревновались в ненависти и к Сталину, и к Жукову, и к Шолохову.