Gataca, или Проект «Феникс» - [150]

Насмотревшись, он издал хриплый крик, и в ту же секунду от деревьев отделились несколько десятков голых индейцев. Размахивая топорами и вопя, они устремились к Люси. Ее словно парализовало, но она в любом случае не успела бы хоть как-то отреагировать. Жуткое существо, вдвое тяжелее ее самой, схватило ее за руки. Другое сдуло со своей громадной ладони ей в лицо белый порошок, от которого стало жечь в ноздрях и горле. В мгновение ока ноги отказали ей, но чужие руки не дали упасть, чужая влажная кожа соприкоснулась с ее кожей, ее взяли в кольцо. Она чувствовала запах чужого пота, грязи, запах неизвестных ей растений. Потом все, включая деревья, стало кружиться, ей почудилось, что лица вокруг нее расплываются, растекаются, как расплавленный воск, что она отрывается от земли – по-прежнему не в силах пошевелить пальцем. А когда у нее в голове начали летать черные мухи, затылок ее обожгло горячее дыхание Наполеона Шимо.

– Вам хотелось знать, что есть «Феникс»? Этой ночью мы ожидаем родов, и вы будете в первом ряду. А потом я приду по вашу душу…

Они повели Люси в джунгли.

Листья пальм сомкнулись за ними, как театральный занавес. Хрустнули ветки. А потом все стихло. Дальше – тишина.

56

Вирус, который передается из поколения в поколение, передается ребенку от отца или матери… Чудовище, ловко прячущееся в ДНК, чудовище, связанное с геном леворукости, чудовище, которое только и ждет своего часа, чтобы пробудиться, начать с бешеной скоростью размножаться в мозгу своего хозяина и в конце концов уничтожить его. Шарко ничего не знал о вирусах, но в результате десяти дней расследования у него появилась совершенно безумная гипотеза, и теперь ему необходимо было гипотезу эту проверить.

Дверь квартиры на четвертом этаже типично османовского дома, куда он уже приходил с Люси допросить сестру Феликса Ламбера, открыл худощавый мужчина с усталым лицом. Комиссар представился, но не стал предъявлять уже недействительное служебное удостоверение. Достаточно будет твердого тона и безразличного взгляда, решил он.

– Парижский уголовный розыск. Впрочем, мы с вами однажды уже виделись. Мне хотелось бы поговорить с Корали Ламбер.

– Массон… Корали Массон: мы женаты больше года.

Мужу Корали, Патрику Массону, было на вид не больше тридцати. Он, ни о чем не спрашивая, провел комиссара в квартиру – просторную и удобную. Молодая женщина лежала на диване: под головой подушка, ладони – на круглом животе. Она хотела было подняться, но Шарко, быстро подойдя, протянул руку:

– Нет-нет, лежите, я ненадолго.

И попросил Патрика оставить их на несколько минут одних.

– Пойду покурю, – сказал хозяин дома жене и взял с журнального столика айфон последней модели. – Если что – сразу звони, ладно?

Шарко подвинул к дивану стул, сел на него так, чтобы хорошо видеть лицо Корали, но первым делом взглянул на большой живот, из которого так скоро появится на свет новая жизнь. Потер руки, подумал: надо действовать поосторожнее и, не дай бог, не проговориться об открытиях микробиологов!

– Вам ведь скоро рожать? – улыбнулся он.

Корали потянулась за пультом, выключила телевизор. Двигалась она медленно, почти лениво. «Экий у нее цвет лица, прямо-таки перламутровый, – подумал Шарко. – И круги под глазами… И какая молоденькая…»

А она спросила:

– Наверное, вы не затем пришли, чтобы поинтересоваться, когда мне рожать?

Шарко откашлялся.

– В общем, нет, мадам Массон. Вопрос, который я сейчас задам, может показаться вам странным, но ответьте, пожалуйста, страдаете ли вы непереносимостью к лактозе, как и ваш брат?

– Да, а при чем тут это?

– При том, что, как я уже говорил в прошлый раз, наше расследование вывело нас на кое-какие медицинские проблемы, не связанные непосредственно с Феликсом. Это куда шире, я, к сожалению, не могу сейчас рассказать вам всего, но что могу, постараюсь объяснить. А какие отношения с лактозой у вашего отца и какие были у вашей матери?

– Отец может выпить сколько угодно молока, а вот мама… мама тоже не переносила лактозы.

– Вы знаете, что в Европе непереносимость лактозы характерна главным образом для иммигрантов и их потомков?

– Нет, до сих пор не знала. Но все-таки, что именно вам от меня нужно?

– Я предполагаю, что когда-то – давно или, скорее, сравнительно недавно – в вашу семью влилась кровь иностранца… кровь, которая несла в себе эту непереносимость и… ммм… и кое-что похуже. Да, мне кажется, это случилось сравнительно недавно.

Корали, похоже, обозлилась. Она нахмурилась, облизала пересохшие губы, с трудом встала и подошла к комоду, из ящика которого достала альбом. Вернулась и отдала этот альбом Шарко.

– Вот смотрите. Мы никакие не иммигранты, мы французы бог знает во скольких поколениях. Многие члены моей семьи заказывали себе генеалогическое древо, и выяснилось, что можно проследить нашу родословную до начала XVIII века. Копии вы найдете на первых страницах.

Шарко открыл альбом. Действительно, к первым страницам были приклеены сложенные в несколько раз большие листы бумаги, на каждом из которых тянулись в разные стороны ветви генеалогического древа.

– Нисколько не сомневаюсь в достоверности этих документов, – сказал комиссар. – Только ведь ребенок мог родиться от случайной связи, от внебрачной, так что это не отразилось ни на какой из ветвей… Был, скажем, некий обманутый муж…