Гассенди - [31]

Гассенди в своем исследовании материальной души пристально рассматривает вопросы зоопсихологии, уделяет особенное внимание тому, что есть общего в психике животных и человека. Он отмечает сочетание в обоих случаях элементов наследственного и приобретенного в результате обучения на примере родителей. Внимание его привлекает и «язык» животных как средство взаимного общения. Рассматривая поведение собаки, он находит в нем проявление элементов суждения. Размежевание между психикой высших животных видов и человеческой психикой пролегает по двум линиям: животные лишены способности образования абстрактных понятий и в отличие от человека не обладают самосознанием, т. е. не знают, что они знают.

Вершиной неоэпикурейской натурфилософии является анализ физиологических оснований психической жизни человека. «Ни один философ XVII века не понял так хорошо человеческую душу… никто так не приблизился к современным психологам. Одно лишь неизбежно устарело в этом изучении: те физиологические гипотезы, которые Гассенди выдвигает для объяснения механизма наших мыслей и наших чувств…» (69, стр. 118). Но давно изжившие себя гипотезы нисколько не умаляют исторического значения перспектив, открываемых постановкой Гассенди психологических проблем на физиологическую почву, научной ценности его психофизиологической ориентации, его материалистического подхода к психофизической проблеме, превосходящего все то, что было сделано в этой области предшествующим материализмом.

Очень интересны мысли, высказанные Гассенди о столь существенном психическом процессе, как память, физиологической основой которой являются следы, оставляемые в центральной нервной системе воздействием на органы чувств внешних предметов. Сохраняясь, эти следы дают нам возможность представлять эти предметы и тогда, когда они уже перестают на нас действовать. Опосредствованное этими отпечатками образов вещей, сознание мыслит.

Если следы исчезают, стираются, мы забываем о вызвавших их предметах. Но они способны и восстановиться, и тогда мы вспоминаем забытое. Это учение о следах как физиологической основе памяти, а также размышления Гассенди о сновидениях были (как заметил еще Тома) первыми шагами, ведущими к психологии бессознательного.

Много внимания уделяет Гассенди физиологическому механизму восприятия. Образы вещей постигаются не самими органами чувств, подвергающимися воздействию: через разветвленные в организме нервные пути образы достигают мозга, в котором они и запечатлеваются. Глаза и уши действуют лишь как орудия, обслуживающие мозговой центр, причем они дифференциально локализуются в нем.

Головной мозг для Гассенди — не сосуд. Он и есть «материальная душа»; он чувствует, он ощущает, он регулирует все физиологические и психологические функции организма. Душа в мозгу — это «король на престоле». По сравнению со Вселенной, окружающей его и отражаемой в нем, он бесконечно мал. Но, добавляет Гассенди, по сравнению с атомами, его образующими, он бесконечно велик.

Психофизиология Гассенди, как видно из сказанного, далеко ушла вперед от классического эпикуреизма — от концентрации чувственных образов как миниатюрных копий, излучаемых вещами и проникающих в органы чувств. Утверждение Колаковского, будто Гассенди просто повторяет учение Демокрита об «образах», не поднимаясь над уровнем «наивного воображения Демокрита» (7, стр. XXXVII), не соответствует действительности. Учение Гассенди не воспроизводит этой (для своего времени прогрессивной) схемы. Следы, оставляемые в мозгу воздействием вещей, — не «образы»: они не имеют ни цвета, ни звука, ни запаха, ни вкуса, ни фигуры отражаемых вещей. Это не микрокартинки с выставки Вселенной, не микрогравюры, отчеканенные в мозговой ткани. Вспомним о том, что для Гассенди это — субъективные образы объективного мира, его обусловленные спецификой органов чувств экстраполяции, подвергающиеся суду критической мысли. Для психофизиологии Гассенди, представляющейся теперь нам столь наивной, учение античного материализма об «образах» представлялось не менее наивным. Мало того, догадки Гассенди опережали его век. Впоследствии концепция Гассенди была оттеснена сначала учением о животном-машине, а затем и о человеке-машине. Если материализм Бэкона был домеханистическим, атомистическая натурфилософия Гассенди тоже была еще не механистической, а предмеханистической.

Излагая натурфилософию Гассенди, мы говорили до сих пор исключительно о движущейся материи как единственной объективный реальности и действующей причине всякого существования и развития. Но отличительной особенностью эпикурейского атомизма, при всем его признании материального единства мира, является отрицание им тождества «материи» и «объективной реальности». Последнее понятие не исчерпывается первым, а шире его: материя — не единственная объективная реальность. Кроме нее вне и независимо от сознания утверждается бытие иной, отличной от атомарной материи объективной реальности: нематериальных, бестелесных, не состоящих из атомов и неподвижных форм бытия — пространства и времени. Они не укладываются в универсальные аристотелевские категории субстанции и акциденции. Материя — единственная субстанция. Пространство и время, не будучи субстанциями, не являются вместе с тем и акциденциями ни материальной, ни некоей нематериальной субстанции. Они лишены и всех тех акциденций, которые присущи атомам и их сочетаниям, которые существуют