Гасильщик - [30]

– Ну, рассказывай, – сказала она томно, глаза ее продолжали блестеть. Природу этого явления я не понимал.

И я вкратце рассказал то, что не представляет никакого интереса, добавив, что жизнь – это исправление ошибок, своих или чужих. Разницы особой нет.

– Вот и все! – заключил я и добавил: – Спокойной ночи!

– Я ничего не поняла! – вдруг раздался недовольный голос.

– А что тут непонятного? Жизнь моя проста, как веник. Теряешь потихоньку прутики, худеешь, и, в конце концов, остается одна веревочка – как напоминание о том, что пора удавиться.

– Какой-то ты глупый! Я просто не поняла, почему ты не поцеловал меня?

– О, я не хотел осквернять наши чистые отношения! Ты могла бы плохо обо мне подумать, как только бы я навис над тобой, – куртуазно разъяснил я. На последних словах голос предательски дрогнул.

От Светланы это не укрылось, видно, и с ней что-то происходило, потому что голос ее совершенно изменился:

– Ну, и не надо.

Я повернулся на другой бок и решил уснуть. Но не тут-то было! Сердце вдруг ни с того ни с сего заходило ходуном, будто я выпил пару флаконов горячительного; жестокие эротические видения стали преследовать меня, как одинокого путника стая бродячих собак. И оставалось только поднять крепкую палку и разделаться по всем правилам… На мгновения я проваливался в короткий сон и опять – будто тонул в омуте. От одной мысли, что рядом лежит девушка, моя тайная страсть и предел мечтаний, мне становилось жарко. Я взопрел, как бык на корриде, хотя лишь ворочался с боку на бок. Я скинул рубашку и потихоньку вылез из джинсов. Лег одетым – боялся замерзнуть…

Я чувствовал, что она не спала. Человек не может долго притворяться спящим. Для этого нужно слишком большое напряжение. Притворщик быстро устанет и потом уже заснет. А может, ее всегда целовала перед сном мама, и это для нее не только ритуал, но и необходимое условие для сна? Но теперь поздно, момент упущен.

Липкую, медовую полудрему взорвало дикое животное, яростно набросившееся на меня. Обожгло ее голое тело, бездумное мое упрямство смело ураганом, в мгновение снизошла мудрость богов, ее стон вырвался из груди… Мы провалились в бездну… Она разрывала меня на куски, изгибалась, гладкой змеей скользила по мне, я чувствовал ее всю – губы, упругие полушария грудей, трепетные соски, и снова горячие губы. Она не знала границ моего трепещущего тела, будто лишенного кожи. Сила, независимая от меня, вот-вот должна была извергнуться, взорвать меня, лишить разума, бросить бездыханного к ее ногам, груди, пряному треугольнику, засасывающему без следа – как у дальних бермудских берегов. Она извивалась на мне, мы были словно обезумевшие всадники яростного поединка…

Кажется, она сказала: «я улетаю»… Жар внезапно исчез из моего тела, вытек, это был не холод… Мы были готовы выпить друг друга до последней капли. В любви нет пределов, красных флажков и запрещающих огней. Мы стали единым целым – сдвоенным сердцем, пронзенным стрелой, как выкалывают на теле в неискренних чувствах. Мы были мокрыми и голыми, как рабы на рисовых плантациях, в какое-то мгновение мы оба подумали об этом и одновременно высказали вслух. Потом она говорила, что настоящее счастье – это прижиматься к моему расслабленному животу, чувствовать его влажное тепло, рассматривать извилинки на моей ладони и думать о вечном блаженстве… Странно, что я подумал о том же самом… Я знал, что в эти мгновения она готова на все, чтобы сказка черной ночи не кончалась, чтобы мы вновь устало сплелись в объятиях и, зажигаясь друг от друга, как две искры в непогасшем костре, занялись делом – любовью для двоих.

Утром я поцеловал спящую красавицу, она что-то пробормотала, не в силах открыть глаза. Я чувствовал себя опустошенным, умиротворенным и удивительно легким, просто воздушным, почти парил над землей.

Знакомый троллейбус вывез меня к Светкиному дому. Машина стояла как вкопанная, и даже колеса не исчезли. И добропорядочным гражданином поехал на работу.

Любимый начальник Бастилин глянул на меня укоризненно. Он понял, чем я занимался всю ночь, и, не теряя времени, показал маленькую коробочку, открыл с многозначительным видом. На дне покоилась маленькая круглая финтифлюшка с хвостиком. Ни дать ни взять – механический головастик.

– Что это? – спросил он таким тоном, будто только что выудил эту вещичку из моего кармана.

– Что-то противозачаточное? – классно пошутил я. Хотя прекрасно все понял.

– Это – «жучок», или, как называют милицейские спецы, «жучила». Прилепишь его в кабинете генерального директора. Вот адрес. – Он показал мне бумажку, на которой значились улица в районе Чистых прудов, номер дома, этаж и кабинет.

– А как я это смогу? – Моему удивлению не было пределов. – Меня и на порог могут не пустить.

– Другие могут, и ты сможешь. А то слишком щепетильный.

Юрий Иванович на моих глазах сжег бумажку, отчего мне сразу захотелось оглядеться по сторонам. Я так и сделал. Когда я повернулся к шефу, его уже не было. Лишь в пепельнице на высокой ножке осыпалась прахом записка-задание, а в кармане пиджака топорщилась коробочка. Я открыл ее и внимательно рассмотрел. «Таракашку» можно присобачить и жвачкой.