Гашиш с Востока - [8]

Мать смотрела «Новости», по привычке охала и качала головой. Она воспринимала все события так серьезно, будто они касались ее лично, и неважно, где они происходили — в Австралии или в соседнем районе.

Ваня наспех проглотил картошку с мясом и отправился к себе в комнату. Он лег на кровать, прикрыл глаза и провалился в дрему. Когда очнулся, прошло три часа. Он потянулся к выключателю, но передумал. В полумраке было спокойнее и уютнее.

С улицы донесся звук подъезжающей машины. Ваня встал, выглянул в окно. На площадку, где стояло несколько автомобилей, принадлежащих жителям дома, заруливала белая «Волга».

— Нам Смирнова Ивана, — донесся из прихожей громкий голос. — Нужен… Ничего, что спит… Мы из прокуратуры… Пойдемте посмотрим.

Медлить Ваня не стал. Он натянул кожаную куртку, карман которой оттягивала новая записная книжка, распахнул окно, ступил на карниз, ухватился пальцами за подоконник и прыгнул. Слава Богу, квартира на втором этаже, так что приземлился удачно.

Бежал он пока хватало сил и дыхания. Перешел на быстрый шаг, снова побежал, хватаясь за ноющий бок и глотая воздух.

Обычно Ваня добирался до поселка «Госконюшня» за полчаса, но сейчас поставил рекорд — не больше десяти минут. Вот и нужная улица — «Чапаев-стрит», небольшие домишки, скрывающиеся за покосившимися заборами — самый покосившийся у Витьки Маратова. Ваня отодвинул защелку, распахнул калитку. Байкал хотел залиться хриплым, истошным лаем, но, узнав старого знакомого, шмыгнул в будку.

На стук в дверь открыла недовольная заспанная Нинка. Женщина она была скандальная, грубая, день и ночь вместе с маманей «грызла» Маратова. Правда, и тот был хорош — большой любитель пьяных дебошей.

— Где Витька? — через силу выдавил запыхавшийся Ваня.

— Спит твой Витька, зараза он гнилая! Плыви отсюда. Совсем очумел, дня ему мало.

Она попыталась закрыть дверь, но Ваня поставил руку.

— Да ты… — он глубоко вздохнул, намереваясь сказать что-то колкое и обидное, но лишь крикнул. — Ну-ка, зови его! Не то всем нам фигово придется.

— Ох, какой страшный… Иди, сам попробуй добудиться.

Нинка включила в коридоре свет, под глазом у нее сиял синяк — след недавнего скандала.

Ваня растолкал мычащего и ругающегося сквозь сон Витьку. Тот продрал глаза и непонимающе уставился на приятеля.

— Тебе чего, придурок?

— Витек, ко мне приходили…

* * *

Крымов должен был умереть пять лет тому назад. Его разведрота была зажата в горах, наполовину перекошена душманским пулеметом, установленным со знанием дела именно там, где надо, и шансов почти не было никаких. Крымов прошел подготовку горного стрелка, кроме того, он «родился» альпинистом, так что сумел использовать свой шанс — пролез по почти отвесной скале и накрыл пулеметное гнездо гранатами. Но судьба все-таки настигла его полугодом позже. Пластиковые мины не фиксируются металлоискателями саперов, лишь специально дрессированные собаки способны их обнаружить, да и то далеко не всегда. Поэтому на марше машины шли колея в колею. Десять сантиметров в сторону — и может грянуть взрыв. Так и произошло. БРДМ налетел на мину и перевернулся как игрушечный. Очнулся Крымов в госпитале. На этом афганская война для молодого, двадцати девяти лет от роду, майора, за боевые заслуги отмеченного орденами Красного Знамени и Красной Звезды и внеочередным званием, закончилась.

А вот лучший друг старлей Колька Липягин остался в той, Богом проклятой земле, и никто не знает, где его могила. Сгорел в боевой машине классный командир и настоящий мужчина подполковник Степанович… Да что там говорить, немало ребят вернулись домой в «черном тюльпане».

После Афгана в Крымове что-то надломилось, что-то ушло навсегда. Ушел страх смерти, а на его место пришло неестественное пренебрежение ею. Все страхи остались в прожженном солнцем пыльном ущелье, в кабульском госпитале, в чужой, враждебной, ненавистной стране.

После госпиталя — увольнение по здоровью из армии. Воспринял его спокойно. Пройдя войну, он не мог представить себя комбатом в каком-нибудь кадрированном полку. На ноги встал быстро. По нескольку часов в день, пока не потемнеет в глазах, занимался спортом. Нечеловеческое напряжение воли сделало свое дело. Крымов вновь встал в строй, занял место там, где, как ему казалось, он нужнее.

Он считал, что мир без войны для него не существует, и что этот самый мир теперь простирается лишь в двух измерениях: есть враги и есть друзья, свои и чужие, те, кого нужно защищать, и те, от кого нужно защищать. Он сделал свой выбор — стал сотрудником угрозыска.

Дела у Крымова сразу пошли справно. Проявились способности к оперработе. Кроме того, в нем была злая целеустремленность, позволявшая ставить на место даже самых наглых «клиентов», «раскалывать» самых отпетых уголовников. Эта злость в нем настораживала даже коллег и заставляла относиться к «афганцу» с некоторой опаской. Ну а еще — Крымов «играл не по правилам». Оперативник, следователь, ведущие дело, обычно попадают в сеть взаимоотношений с преступником: здесь и какие-то обещания, которые надо выполнять, и жалость, и устоявшиеся традиции. Крымову на это было наплевать. И он двигал людьми, как шахматными фигурками, если нужно — жертвовал ими, и всегда выигрывал «партию». Для него расследование — это бой, который должен быть выигран любой ценой.