Гарро - [15]

(Аркуди): “Мы преодолели пешком огромные городские пространства, но переход отнял много времени. Мы двигаемся со скоростью самого медленного из нас. Мы ищем средство покинуть этот мертвый мир, корабль, если такая вещь могла уцелеть. Но наши душевные и физические силы на исходе, Лорд Астартес. Мы перенесли такие трудности, такие ужасы…”

(Варрен): “Мы не можем помочь вам. Мы здесь на миссии”.

(Рубио): “Бросишь их тут умирать?”

(Аркуди): “Умоляю, помогите нам, если вы действительно верны Терре. Я всегда верил — Император защищает. Император защищает!”

(Гарро): “Что ты сказал?”

Гарро размашисто шагнул к Аркуди, и старый солдат замер в страхе. Он не сопротивлялся, когда Гарро взял его руку и оттянул ветхий рваный рукав его формы. Вокруг запястья солдата была обмотана золотая цепь с символом аквилы.

(Гарро): “Император защищает. Это действительно так, и здесь и сейчас мы трое — инструменты Его воли. Вы пойдете с нами”.

(Варрен): “Гарро, это ошибка. Мы здесь не для того, чтобы спасать горстку раненых ободранцев”.

Гарро жестко посмотрел на другого воина: “Ты не знаешь буквы предписаний Малкадора для этой миссии, Пожиратель Миров. Или ты полагаешь, что лучше меня подходишь для руководства этой деятельностью?”

Варрен не ответил ничего и в конце-концов отрицательно помотал головой, но кислое выражение его лица говорило само за себя.

На определенном уровне Гарро понимал, что другой Астартес был прав. Но было очевидно, что Аркуди и многие из его группы тоже были последователями “Божественного Откровения”, и, какие бы обязательства не имел боевой капитан перед Сигиллитом, он ставил веру в Императора выше их. Аркуди увидел что-то в его глазах и заговорил с ним осмотрительным заговорщическим тоном.

(Аркуди): “ Онпослал тебя. Мы молились, и Он послал тебя. В тот миг, когда мы вновь увидели дневной свет, я понял, что спасение придет. Если бы только мы смогли отделаться от зверя…”

(Варрен): “Зверя?"

(Гарро): "Палубный старшина, объясни свои слова”.

Новый страх, цепкий и сильный, загорелся в глазах солдата, и он бросил обеспокоенный взгляд через плечо.

(Аркуди): “Призрак, тот, что рыскает по руинам города, ужасное, чудовищное существо. Он выслеживает нас. Я видел его — огромный силуэт, укутанный в лохмотья плаща, от которого разит кровью и смертью. Он уже убил многих из нас, возвращаясь снова и снова, чтобы охотиться на нас. Я боюсь, он прикончит нас всех до того, как мы окажемся в безопасности”.

Ужас Аркуди повис в воздухе, как пыль, поднятая ветром, и от его описания в уме Гарро зазвучал холодный, несмолкающий сигнал тревоги. Когда он заговорил снова, он обратился ко всем.

(Гарро): “Этот… призрак. Если вам не под силу победить его, мы сделаем это за вас. Мы не будем дожидаться следующей атаки. Варрен, Рубио, собирайтесь. Мы сами пойдем к зверю, чтобы сразиться с ним. Мы примем бой на наших собственных условиях”.

(Аркуди): “Все те люди, что пытались, погибли”.

(Гарро): “Мы не люди. Мы Астартес”.

* * *

Здание в центре города, некогда бросавшее небесам вызов своей красотой, теперь стояло, обвалившись внутрь себя. Базилика, величавая и грандиозная, превратилась в гору пыльных спекшихся камней и битого стекла. Внутри обвалившегося сооружения все еще имелись пространства, похожие на пещеры — пустоты со скошенными стенами, возникшие там, где несущие мраморные колонны треснули, но не упали. Повреждения, добавившиеся позднее трудами пожаров и обильных кислотных дождей, превратили разбомбленное здание в опасное место. От любого ошибочного шага могла обрушиться неустойчивая стена, или в мгновение ока разверзнуться провал. И все же воин возвращался в базилику снова и снова, притягиваемый силой, которую не мог ни объяснить, ни преодолеть.

Окруженный сумраком и влажным воздухом, он возвратился к месту своего второго рождения. Здесь, привалившись к остаткам сломанной ораторской трибуны, его ждало безмолвное искалеченное тело в покрытой шрамами броне.

(Кербер): “Я снова здесь, брат. Кербер здесь. Поговоришь со мной сегодня?”

Это здесь он умер, здесь очнулся вновь, погребенный под обломками и камнями. Здесь, внутри этого мемориала безудержной разрухе, он выкопался наружу, движимый упорством, граничащим с невменяемостью.

(Кербер): “Если ты не будешь говорить со мной, брат, тогда я буду говорить с тобой. Я снова расскажу тебе историю и приму боль. Помнишь? Я знаю, что да. Сколько раз я должен просить, чтобы ты поделился со мной? Я ищу в собственных мыслях, и в них… пустоты, пробелы, разбитые зазубренные осколки памяти”.

Все попытки вспомнить приносили небывалые страдания. Лезвия, скребущие по поверхности ума, огонь, охватывающий душу… и все-таки он по-прежнему старался ухватить смысл.

(Кербер): “Я вижу, да, я вижу — ты и я в этих залах. Предатели у кафедры, ненависть в них, губительные силы, меч… Меч в моих руках! Остановись, остановись, ты не должен! Останови руку! Не делай этого!”

Он упал на колени, заново проходя через каторгу этих моментов во вспышке горького, страшного сопереживания. И все же, вопреки всем страданиям, что он выносил, его разрушенный ум не мог дать ему понимания, которого он так отчаянно жаждал. Ни одна капля истины не стала яснее. Драгоценное эфемерное знание себя всегда оставалось вне его досягаемости. Это смерть, которая не была смертью, сотворила с ним такое. От предательства и огня, клинков мечей и бомб, от ран, нанесенных всем этим, кровь его души, потерянной и забытой, вытекла на камни. И теперь он заново переживал этот миг.