Гароэ - [48]

Гарса перескакивала с камня на камень, необычайно цепко хваталась за самые невероятные выступы, и было ясно, что с самого раннего детства она только и делала, что носилась вверх-вниз по крутым склонам, рискуя сломать себе ноги.

– Вы только подумайте, мой лейтенант! Вы только подумайте! – время от времени, отдуваясь, приговаривал худосочный дезертир. – В Сьерра-Морене она бы разбогатела, грабя путников, поскольку фиг с два ее кто-нибудь поймал бы.

– Да замолчи ты, я совсем выбился из сил! – запротестовал его спутник. – И не несись так, милая, а то ты нас совсем загонишь.

Расстояние по прямой не превышало десяти километров, но склон был таким крутым, что временами они оказывались чуть ли не над пропастью. Поэтому антекерец не выдержал и начал ругать дезертира на чем свет стоит: мол, у них было больше шансов остаться в живых после столкновения с Фернаном Молиной и его подручными, нежели добираясь до вершины по этой чертовой «верной дороге».

– Хотел бы я знать, что ты считаешь опасной дорогой, дубина… – пробормотал он в тот момент, когда камень слегка коснулся его головы и, отскочив, упал на сто метров вниз и разлетелся на куски.

– Любую, на которой мы могли бы столкнуться с сукиными детьми, мой лейтенант.

* * *

– Вон виднеется ущелье, в нем хитрый менсей Бенкомо[11] задал нам изрядную трепку; это была настоящая бойня, на моей памяти одна из самых кровавых. Однако спустя восемь месяцев мы вернулись на то же место и одержали великую победу, сломив сопротивление гуанчей на Тенерифе, а значит, и на всем архипелаге. В тот же день сам аделантадо[12] Алонсо де Луго произвел меня в майоры.

– Так это здесь состоялись знаменитые битвы при Асентехо?[13] Бойня и Победа?

– Вот именно!

– Полное поражение и полная победа в течение одного года… что и говорить, судьба капризна.

– Думаю, так оно и есть: Бенкомо после его самой большой победы была уготована худшая из смертей; в этот промежуток и ребенок бы не успел родиться. Жаль его: умный был человек, гордый и смелый, и не заслужил той участи, которая его постигла.

– Правильно, противником следует восхищаться и отдавать ему дань уважения, когда он того заслуживает… – изрек монсеньор Касорла, спешившись и грузно повалившись на землю у подножия сосны. – Это правило действует на полях сражений, а вот в политике, увы, не бывает такого, чтобы ты кем-либо восхищался, даже самим собой.

– Невысокого же ты мнения о деле, которым занимаешься, – поддел его Гонсало Баэса. – Только и знаешь, что его поносишь.

– Моим настоящим призванием было служение Господу, хотя вынужден сознаться, что на каком-то повороте пути, сам того не заметив, я переменил господина. Я попытался убедить себя в том, что «на новом, весьма ответственном посту» лучше исполню свою миссию, однако со временем осознал, что пекся не об исполнении миссии, а об удобстве, поскольку из служащих перешел в разряд обслуживаемых.

Его старый друг в свою очередь тоже слез с лошади, чтобы устроиться рядом, и, подмигнув, протянул ему бурдюк:

– Я вовсе не собираюсь тебя осуждать, поскольку тоже предпочитаю быть отставным генералом, нежели лейтенантом на действительной службе… Хочешь глоток?

Прелат не заставил себя упрашивать, от души напился, вытер подбородок тыльной стороной ладони, вернул бурдюк и проследил за тем, как генерал поднял его над головой, чтобы вино потекло в рот струей, и только тогда возразил:

– Я чувствовал себя счастливее, будучи приходским священником, а не придворным прелатом. Полагаю, что точно так же влюбленный лейтенантик был счастливее вдового генерала.

– И кто только тянет тебя за язык? – парировал собеседник. – Как так получается: чтобы человек, привыкший столько врать, вдруг взял и сказал правду?

– Должно быть, по оплошности… – тут же нашелся прелат, подстраиваясь под его тон. – Сожалею, что задел твои чувства, но ведь наша дружба сохранилась благодаря искренности. Какой смысл подрывать ее основы? Когда-то любовь к Богу была во мне столь же сильной, как в тебе – любовь к Гарсе, однако разница между нами состоит в том, что ты хранишь ей верность, даже зная, что она умерла, тогда как я изменяю ему, даже осознавая, что он существует.

– И это тебя огорчает.

– Раздражение, охватывающее ум, обычно бывает намного более едким, чем желчь, поэтому отставим в сторону мои личные проблемы. Расскажи-ка мне, добрались вы до места встречи или нет.

– Добрались просто чудом, потому что, когда оставалось пройти еще приличное расстояние, нас окружил, как это часто бывает на вершинах архипелага, такой густой туман, что мы и в пяти шагах едва различали друг друга.

– Туман на вершинах и засуха на берегу!.. – не выдержав, воскликнул прелат; он протянул руку, взял бурдюк и вновь к нему приложился. – Поразительно!

– Не то слово! – согласился собеседник. – За какие-то несколько минут мы перестали обливаться потом, и нас начала пробирать дрожь. К этому привыкаешь, живя здесь, потому что, сам видишь, если бы легконогий козопас спустился бы со снежных вершин Тейде, где он рискует умереть от холода, на берег моря, где существует опасность умереть от жажды, дорога заняла бы у него всего пару часов.