Гарики на все времена. Том 2 - [7]

кипит во мне, соблазнами дразня;

похоже, что рассудочная трезвость

осталась в крайней плоти у меня.

260

Предпочитая быть романтиком

во время тягостных решений,

всегда завязывал я бантиком

концы любовных отношений.

261

Спалив дотла последний порох,

я шлю свой пламенный привет

всем дамам, в комнатах которых

гасил я свет.

262

Я мыслю и порочно, и греховно,

однако повторяю вновь и вновь:

еда ничуть не менее духовна,

чем пьянство, вдохновенье и любовь.

263

Люблю вино и нежных женщин,

и только смерть меня остудит;

одним евреем станет меньше,

одной легендой больше будет.

264

Если я перед Богом не струшу,

то скажу ему: глупое дело —

осуждать мою светлую душу

за блудливость истлевшего тела.

Кто понял жизни смысл и толк, давно замкнулся и умолк

265

Мы вчера лишь были радостные дети

но узнали мы в награду за дерзание,

что повсюду нету рая на планете,

и весьма нас покалечило познание.

266

Нас душило, кромсало и мяло,

нас кидало в успех и в кювет,

и теперь нас осталось так мало,

что, возможно, совсем уже нет.

267

Не в силах никакая конституция

устроить отношенья и дела,

чтоб разума и духа проституция

постыдной и невыгодной была.

268

По эпохе киша, как мухи,

и сплетаясь в один орнамент,

утоляют вожди и шлюхи

свой общественный темперамент.

269

На исторических, неровных,

путях заведомо целинных

хотя и льется кровь виновных,

но гуще хлещет кровь невинных.

270

Неистово стараясь прикоснуться,

но страсть не утоляя никогда,

у истины в окрестностях пасутся

философов несметные стада.

271

Я не даю друзьям советы,

мир дик, нелеп и бестолков,

и на вопросы есть ответы

лишь у счастливых мудаков.

272

Блажен, кто знает все на свете

и понимает остальное,

свободно веет по планете

его дыхание стальное.

273

В эпохах, умах, коридорах,

где разум, канон, габарит —

есть области, скрывшись в которых

разнузданный хаос царит.

274

Множество душевных здесь калек

те, чей дух от воли изнемог,

ибо на свободе человек

более и глуше одинок.

275

Зря, когда мы близких судим,

суд безжалостен и лих:

надо жить, прощая людям

наше мнение о них.

276

Всюду, где понятно и знакомо,

всюду, где спокойно и привычно,

в суетной толпе, в гостях и дома

наше одиночество различно.

277

Прозорливы, недоверчивы, матеры,

мы лишь искренность распахнутую ценим

потому и улучшаются актеры

на трибунах, на амвонах и на сцене.

278

Наш век устроил фестиваль

большого нового искусства:

расчислив алгеброй мораль,

нашел гармонию паскудства.

279

Я изучил по сотням судеб

и по бесчисленным калекам,

насколько трудно выйти в люди

и сохраниться человеком.

280

И понял я, что поздно или рано,

и как бы ни остра и неподдельна,

рубцуется в душе любая рана —

особенно которая смертельна.

281

Жаль беднягу: от бурных драм

расползаются на куски

все сто пять его килограмм

одиночества и тоски.

282

Вижу в этом Творца мастерство,

и напрасно все так огорчаются,

что хороших людей большинство,

но плохие нам чаще встречаются.

283

По прихоти Божественного творчества,

когда нам одиноко в сучьей своре,

бывает чувство хуже одиночества —

когда еще душа с рассудком в ссоре.

284

Нам в избытке свобода дана,

мы подвижны, вольны и крылаты,

но за все воздается сполна

и различны лишь виды расплаты.

285

Есть люди с тайным геном комиссарства,

их мучит справедливости мираж,

они запойно строят Божье царство,

и кровь сопровождает их кураж.

286

Когда боль поселяется в сердце,

когда труден и выдох, и вдох,

то гнусней начинают смотреться

хитрожопые лица пройдох.

287

Какую мы играть готовы роль,

какой хотим на лбу нести венец,

свидетельствуют мелочь, знак, пароль,

порою — лишь обрезанный конец.

288

Свобода к нам не делает ни шагу,

не видя нашей страсти очевидной,

свобода любит дерзость и отвагу,

а с трусами становится фригидной.

289

И здесь дорога не легка,

и ждать не стоит ничего,

и, как везде во все века,

толпа кричит — распни его!

290

Посмотришь вокруг временами

и ставишь в душе многоточие...

Все люди бывают говнами,

но многие — чаще, чем прочие.

291

Пока не требует подонка

на гнусный подвиг подлый век,

он мыслит нравственно и тонко,

хрустально чистый человек.

292

Любой мираж душе угоден,

любой иллюзии глоток...

Мой пес гордится, что свободен,

держа в зубах свой поводок.

293

Книги много лет моих украли,

ибо в ранней юности моей

книги мне поклялись (и соврали),

что, читая, стану я умней.

294

Увы, но с головами и двуногие

случались у меня среди знакомых,

что шли скорей по части биологии

и даже по отделу насекомых.

295

Не все заведомо назначено,

не все расчерчены пути,

на ткань судьбы любая всячина

внезапно может подойти.

296

Нелепы зависть, грусть и ревность,

и для обиды нет резона,

я устарел, как злободневность

позавчерашнего сезона.

297

Чтоб делался покой для духа тесен,

чтоб дух себя без устали искал,

в уюте и комфорте, словно плесень,

заводится смертельная тоска.

298

Не верю я, хоть удави,

когда в соплях от сантиментов

поет мне песни о любви

хор безголосых импотентов.

299

Весь день я по жизни хромаю,

взбивая пространство густое,

а к ночи легко понимаю

коней, засыпающих стоя.

300

Когда струились по планете

потоки света и тепла,

всегда и всюду вслед за этим

обильно кровь потом текла.

301

Есть в идиоте дух отваги,

присущей именно ему,

способна глупость на зигзаги,

недостижимые уму.

302

Тоскливей ничего на свете нету,

чем вечером, дыша холодной тьмой,