Гарики на каждый день - [6]

А кто романтик, тот снует

и в шестеренки хер сует.

В искушениях всяких и разных

дух и плоть искушать ни к чему;

ничего нет страшней для соблазна,

чем немедля поддаться ему.

С тихой грустью художник ропщет,

что при точно таком же харче

у коллеги не только толще,

но еще и гораздо ярче.

С хорошими людьми я был знаком;

покуда в Лету замертво не кану,

ни сукою теперь, ни мудаком

я им благодаря уже не стану.

Ко тьме и свету непричастен,

брезглив ко злу, к добру ленив,

по часу в день бывал я счастлив,

тетрадь к сожительству склонив.

В конторах служат сотни дур,

бранящих дом, плиту и тряпку;

у тех, кто служит чересчур,

перерастает матка – в папку.

Не суйся запевалой и горнистом,

но с бодростью и следуй и веди;

мужчина быть обязан оптимистом,

все лучшее имея впереди.

Я на карьеру, быт и вещи

не тратил мыслей и трудов,

я очень баб любил и женщин,

а также девушек и вдов.

Есть страсти, коим в восхваленье

ничто нигде никем не сказано;

я славлю лень – преодоление

корысти, совести и разума.

Наш век легко плодит субъекта

с холодной згой в очах порочных,

с мешком гавна и интеллекта

на двух конечностях непрочных.

Снегом порошит моя усталость,

жизнь уже не книга, а страница,

в сердце – нарастающая жалость

к тем, кто мельтешит и суетится.

В советах нету благодати

и большей частью пользы нет,

и чем дурак мудаковатей,

тем он обильней на совет.

Крутой и трогательно чистый,

весомо, явственно и внятно

от нищих духом – дух мясистый

витает в воздухе приятно.

Человек без тугой и упрямой

самовольной повадки в решениях

постепенно становится дамой,

искушенной во всех отношениях.

Саднит на душе, как ожог,

тоска соучастия в спорах

с обилием творческих жоп,

весьма в извержении скорых.

Владыкой мира станет труд,

когда вино польет из пушек,

и разом в девственность впадут

пятнадцать тысяч потаскушек.

Никуда не уйдя ни на чуть,

мы все силы кладем на кружение,

ибо верим не в пройденный путь,

а в творимое нами движение.

Ты вечно встревожен, в поту, что в соку,

торопишься так, словно смерть уже рядом;

ты, видно, зачат был на полном скаку

каким– то летящим в ночи конокрадом.

По ветвям! К бананам! Где успех!

И престиж! Еще один прыжок!

Сотни обезьян стремятся вверх,

и ужасен вид их голых жоп.

Я уважаю лень за то,

что в ее бездейственной тиши

живую мысль питает почва

моей несуетной души.

Сказавши, не солгав и не похвастав,

что страху я не слишком поддаюсь,

не скрою, что боюсь энтузиастов

и очень активистов я боюсь.

Я прожил жизнь как дилетант –

ни в чем ни знаний, ни системы,

зато писал я не диктант,

а сочинение без темы.

Чтобы вдоволь радости отведать

и по жизни вольно кочевать,

надо рано утром пообедать

и к закату переночевать.

Гниенье основ – анекдота основа,

а в нем стало явно видней,

что в русской комедии много смешного,

но мало веселого в ней.

Вкушая бытия густой напиток,

трясясь по колее, людьми изрытой,

я понял, что серьезности избыток –

примета недостаточности скрытой.

У тех, в ком унылое сердце,

и мысли – тоскою мореные,

а если подробней всмотреться,

у бедных и яйца – вареные.

О чем хлопочут червяки?

Чего достигнуть норовят?

Чтоб жизней их черновики

в питоны вывели червят.

Не жалею хмельных промелькнувших годов,

не стыжусь их шального веселья,

есть безделье, которое выше трудов,

есть труды, что позорней безделья.

Этот тип – начальник, вероятно:

если он растерян, огорошен,

если ветер дует непонятно –

он потеет чем-то нехорошим.

Подпольно, исподволь, подспудно,

родясь, как в городе – цветы,

растут в нас мысли, корчась трудно

сквозь битый камень суеты.

Творимое с умом и не шутя

безделье освежает наши души;

с утра я лодырь, вечером – лентяй,

и только в промежутке бью баклуши.

Уже с утра, еще в кровати,

я говорю несчетный раз,

что всех на свете виноватей –

Господь, на труд обрекший нас.

Как ни туманна эта версия,

но в жизни каждого из нас

есть грибоедовская Персия

и есть мартыновский Кавказ.

Лишь тот вполне благочестив,

кто время попусту не тратил,

а смело пояс распустив,

земной отведал благодати.

Расчетлив ты, предусмотрителен,

душе неведомы гримасы,

ты не дитя живых родителей,

а комплекс компаса и кассы.

Чуждаясь и пиров, и женских спален,

и быта с его мусорными свалками,

настолько стал стерильно идеален,

что даже по нужде ходил фиалками.

О равенстве мы заняты заботами,

болота и холмы равняем мы;

холмы когда уравнены с болотами,

становятся болотами холмы.

Так привык на виду быть везде,

за престиж постоянно в ответе,

что закрывшись по малой нужде,

держит хер, как бокал на банкете.

Живи, покуда жив. Среди потопа,

которому вот-вот наступит срок,

поверь – наверняка мелькнет и жопа,

которую напрасно ты берег.

Мужчины – безусловный авангард

всех дивных человеческих затей,

и жаль, что не умерен их азарт

ношением и родами детей.

Так ловко стали пресмыкаться

сейчас в чиновничьих кругах,

что могут с легкостью сморкаться

посредством пальцев на ногах.

Сколько света от схватки идей,

сколько свежести в чувственной гамме,

но насмотришься сук и блядей –

жирно чавкает грязь под ногами.

Над злой тоской больниц и тюрем,

над нашей мышьей суетой,

дымами труб насквозь прокурен,

витает вряд ли дух святой.

Я чужд рассудочным заботам

и очень счастлив, что таков:

Бог благосклонен к идиотам

и обожает мудаков.

Есть люди – прекрасны их лица,

и уровень мысли высок,