Ганзейский союз - [57]

Однако в этом общем плане ганзейские города представляют три характерные черты. Обычно иммиграция шла с запада на восток; пропорция иммигрантов из дальних мест была больше, чем в других регионах; немецкие города за Эльбой включали славянское меньшинство разного размера.

Документов, на которых можно основывать изучение подобных фактов, мало. Главным образом они состоят из списков новых граждан, и почти нет таких документов ранее XIV в. Иммигранты, чьи фамилии – единственно ценная деталь в данном контексте – свидетельствовали об их происхождении, обычно составляли не более половины от общего числа жителей. Конечно, по фамилиям нельзя определить, откуда точно приехал тот или иной поселенец. Фамилии выдают лишь родные места для его семьи, по крайней мере в подавляющем большинстве случаев. Следовательно, с помощью фамилий можно лишь примерно установить масштабы переселения.

Великая миграция на восток отразилась на всех ганзейских городах даже в XV в. Вестфальские города укреплялись пришельцами из Рейнской области, Франконии и даже Валлонии. Бремен обязан своим развитием голландцам и фризам. Гамбург рос с прибытием иммигрантов из Саксонии, а иммигрантов из Гольштейна было сравнительно мало. Перенаселенная Вестфалия поставляла переселенцев для Любека и всех восточных городов. Выходцы из многочисленных крошечных вестфальских городов рассеялись по всем прибрежным городам на Балтике, а также по внутренним регионам Польши, стран Прибалтики и Швеции. Многие фамилии служат доказательством такого расселения. Так, Варендорпы, прибывшие из небольшого города в окрестностях Мюнстера, стали одной из самых влиятельных семей Любека, по крайней мере начиная с XIII в. Их родственников можно отыскать в других вендских городах, в Данциге, Эльбинге, Висбю, Риге и Дерите. Варендорпы часто становились членами городских советов. И Аттендорнов, выходцев из Рура, можно найти примерно в тех же городах, а также в Стокгольме. Несомненно, общее происхождение иммигрантов, расселившихся по разным отдаленным городам, независимо от степени родства, стало прочнейшим связующим звеном, скреплявшим структуру Ганзы. Особенно это касается вендских городов на Балтике.

Оттоком населения на восток также объясняется высокая доля в восточных городах тех граждан, которые прибыли из дальних мест, особенно в XIII в. и позже. Так, в Данциге в последней трети XIV в. иммигранты, которые пришли из районов западнее Эльбы, составляли 25 % населения, в то время как тогда же в Дортмунде до 90 % населения составляли люди, родившиеся там же или неподалеку.

Большая роль, которую играли иммигранты в заполнении городов, особенно после повторных вспышек эпидемий, привело Генриха Райнке к удивительному выводу. Он предполагает, что во всех ганзейских городах в XVII в. и ранее количество иммигрантов превосходило количество местных уроженцев. Если так, легче понять, почему столько граждан в первом поколении сумели достичь высоких постов в том или ином городе. В таком случае уже не столь удивительным покажется замечание, что из четырех великих бургомистров Любека в конце XIV в. двое были уроженцами Висбю, один – Брауншвейга и один – Хильдесхайма; что из четырех бургомистров Гамбурга, занимавших эту должность в 1490 г., ни один не был уроженцем города или сыном гражданина города; что Вулленвевер, уроженец Гамбурга, сумел управлять Любеком, хотя гражданство Любека он получил лишь в 40 лет, и т. д.

К западу от Эльбы население было полностью немецким, но к востоку в ганзейских городах имелось славянское (вендское) население. Его статус разнился в зависимости от области, но славян всегда было меньше в городах, чем в окружающей местности. Немцы превалировали благодаря своему богатству, техническому превосходству предпринимателей и ремесленников и, почти повсюду, благодаря своей численности. Таким образом, ганзейские города стали центрами германизации Востока.

Естественно, в городах, расположенных между Эльбой и Одером, а также в Померании славян было меньше. В сельской же местности их численность оставалась неизменной вплоть до Нового времени. В судах Магдебурга уже в 1290 г. упразднили пользование славянским языком, поскольку в нем отпала необходимость. В тот же период в Ростоке и Штраль-зунде еще имелись особые наместники (Vogt), которые управляли вендами. Позже они исчезли. Даже после того, как славяне в какой-то степени получили подкрепление – в сельской местности начали селиться крестьяне-иммигранты, что было особенно свойственно для Штеттина и Франкфурта-на-Одере, – к XV в. количество славян стало незначительным.

Восточнее, в прусских городах, немцы также составляли подавляющее большинство. В Данциге в XIV в. кашубы и поляки составляли менее 10 % населения. Пропорция, несомненно, была выше в Торне и Кульме. Со второй половины XV в. интенсифицировалась польская иммиграция в города на Висле.

В странах Прибалтики положение было заметно другим. Хотя в Риге немцы составляли большинство населения (70–80 %), в Эстонии они составляли меньшинство. Скорее всего, таким же положение было в Дерпте и безусловно в маленьких городах. Необычный случай представляет Ревель. В XV в. в нем проживало довольно значительное шведское население; здесь немцы, шведы и эстонцы в начале XVI в. составляли соответственно треть, одну шестую и половину населения. Недавнее исследование, основанное на налоговых реестрах за 1538 г., позволяет сделать любопытные выводы о распределении национальностей среди различных социальных групп. Высший класс, состоявший из купцов и владельцев недвижимости (18 %) состоял целиком из немцев. Вероятно, так происходило с середины XIV в. Средний класс, к которому причисляли зажиточных ремесленников (22 %), на 59 % состоял из немцев, на 23 % из шведов и на 18 % – из эстонцев. Наконец, в низшем классе, состоявшем из поденных рабочих (60 %), которые выплачивали лишь небольшую подать или вообще ничего не платили, национальности составляли соответственно 2, 25 и 73 %. Эти цифры показывают подавляющее преобладание немцев, которое можно найти и в других городах, хотя там они и составляли меньшинство.