Ганс и Грета - [37]

В особенности видное место в романах Ш. занимает революция 1848 г., которую Ш. пережил молодым студентом в Берлине и которая оставила в нем неизгладимый след. Для ее понимания произведения Ш. являются неоценимым источником. «Это было великое время: сомневаться в том могут только эгоисты или безумцы. Кто не возвышается над узким горизонтом своих личных интересов и желаний, кто мечтает об осуществлении в несколько лет идей, для осуществления которых нужны столетия, тот, конечно, увидит в событиях 1848 г. только хаос злодейства или нелепости. Нас не должны смущать подобные взгляды. Мы знаем, что наш идеал свободы и братства вечен… Мы знаем, что ночь реакции доставит свободе свежие силы, с которыми она, пробудясь от сна, приступит к продолжению своего дела. В этом убеждении я жил с тех пор, как юношескую мысль мою в первый раз озарило сознание всеобщей солидарности между людьми». Так говорит о революции Ш. устами одного из героев «Двух поколений». Являясь страстным поклонником идей 1848 г., Ш. приписывает их крушение тому, что германское общество до них не дозрело, а также тому, что даже дозревшие идейно люди по своему нравственному уровню далеко не соответствовали той задаче, которой служили. В первый период своей деятельности Ш. твердо верил в то, что общество дозреет до этих идей и явятся новые поколения, которые их осуществят; поэтому крайне отрицательное отношение к существующему общественному порядку не являлось выражением общего пессимизма автора. В романе «Все вперед» (1872) звучит еще более примирительная нота; Ш. готов был видеть в созданной политикою Бисмарка Германской империи если не полное осуществление своих прежних идеалов, то, по крайней мере, некоторое приближение к ним. Этот роман позволял ожидать полного перехода Ш. из прогрессистского лагеря в лагерь национал-либеральный. Но этого не случилось; ход событий быстро разочаровал Ш., и, верный своим юношеским мечтам о равенстве и свободе человечества, он не мог за единство Германии, осуществленное кровью и железом, уступить свободу и равенство. Это ясно сказалось в одном из последних романов Ш. – «Новом Фараоне». Немецкое общество конца 1870-х гг. изображено здесь чуть ли не еще более мрачными красками, чем в прежних романах. Из героев революции 1848 г. одни прельстились осуществлением одной части их идеалов и отказались от лучшей их части (национал-либералы). Остались, правда, и люди, верные идеалам молодости, но зато их представитель в романе – среди новых поколений докучный гость, и лишний, и чужой. При изображении главного героя «In Reih’ und Glied», Лео, Ш. отчасти вдохновлялся образом Лассаля. И по уму, и по нравственной силе, и по энергии Лео на целую голову выше всех окружающих, так что даже враги принуждены преклоняться перед ним – но для осуществления своих высоких общественных стремлений он сближается с королем и придворной камарильей и запутывается в собственных сетях; все его планы рушатся, и он гибнет на нелепой дуэли. Перед смертью он встречается со старым своим учителем Туски, идеалистом 1848 г., отказавшимся от Лео во время его успехов, но пошедшим ему навстречу, когда от него все отвернулись, и приглашающим его вместе уехать в Америку: «Неужели ты еще надеешься, – говорит Туски, – с этими преторианскими когортами завоевать свободу?» Главная ошибка Лео состоит в том, что, желая облагодетельствовать народную массу, он в то же время презирает эту массу (как это знакомо;tak;) и считает ее неспособной к созданию чего-нибудь лучшего без помощи великого человека. «Масса и теперь еще такова, – говорит он, – какой она всегда была и всегда будет. Она хочет и должна быть руководима, она не рождает сама руководящей ею идеи»; создание идеи есть дело великого человека, вождя, каким хочет быть Лео. Его политическим противником и истинным героем романа (не в смысле завязки и интриги, а в смысле выразителя сокровенных идей автора) является товарищ и друг его детства Вальтер, человек честный, благородный и умный, но средний в сравнении с титаном Лео; зато он прекрасно понимает то, чего не хочет понять Лео – что «один в поле не воин»; он прежде всего и больше всего демократ не только по идеям, как Лео, но и по чувствам. В романе верно схвачены некоторые черты личного характера Лассаля, но последний на самом деле прекрасно понимал, что именно масса является и творцом, и носительницей известного социального идеала («идея четвертого сословия»).

Почти через все произведения Ш. проходит один излюбленный им тип – тип «проблематической натуры». Эпиграфом к роману с таким заглавием поставлены слова Гёте: «Есть проблематические натуры, которые не соответствуют ни одному из возможных для них положений и ни одним из положений не удовлетворяются; отсюда страшное противоречие, пожирающее их жизнь и закрывающее им доступ к наслаждению». Этот тип сам Ш. производит от Фауста, и представителей его называет «Faustuli posthumi» (один из новейших романов Ш. так и называется «Faustulus»). Этот тип, родственный с русскими Онегиным, Печориным, Бельтовым, Рудиным, Ш. изображает в различных разновидностях, на различном общественном фоне; к нему принадлежат все главные герои «Проблематических натур». Найдя те же черты в Лассале, Ш. наделил ими своего Лео. По большей части у Ш. это люди с аристократической натурой и с демократическими убеждениями – и в этом источник их душевной драмы; они по-фаустовски томятся жаждой тонкого наслаждения и обладают громадными духовными силами, которым не находят применения к жизни; те из них, кому посчастливилось жить в 1848 г., с увлечением, как Рудин, бросаются на баррикады. Ш. находит, однако, что подобные печальные положения зависят не от вечных свойств человеческой природы, а от печального положения общества. "В свободном государстве могут быть больные особи, но целое всегда остается здоровым; в государстве полицейском, наоборот, здоровьем пользуются только некоторые отдельные люди, а целое – больной организм, производящий в тяжелое время почти одни только «проблематические натуры"».