Ганнибал-Победитель - [32]

   — Ты действительно считаешь меня царём?

   — Естественно.

   — Я думал, ты у нас республиканец.

   — Я и есть республиканец.

   — Как так?

   — Это не единственное противоречие моей натуры.

Ганнибал внезапно срывает парик и бросает его себе на колени. Под ним надета царская диадема, во лбу у Ганнибала сияет крупный драгоценный камень, похожий на бабочку, которая только что сложила и снова раскрыла свои многоцветные крылышки. Я зачарованно смотрю на полководца. Хоть я и республиканец, меня тянет кинуться ему в ноги. Ганнибал замечает мой порыв и удерживает меня, мягко отстраняя рукой. На губах его играет загадочная улыбка, в глазах читается удовольствие. Чем он доволен? Недостойный, я трактую этот взгляд и эту улыбку следующим образом: так смотрит на сына отец, когда ему кажется, что сын не просто хорошо развивается, но подаёт большие надежды на будущее. Откуда мне это известно? Ведь я никогда не видел подобного взгляда наяву. Неудивительно, что я, польщённый, тем не менее чувствую себя ничтожным и крохотным, вроде щенка, вроде крохотной пташки, самой мелкой из всех пернатых.

   — Тебе пора ложиться, — говорит Ганнибал и, не надевая парика, встаёт. — Мне скоро скакать дальше. Поеду проверить, как там мои войска. На рассвете передовой отряд переправляется за Ибер.

Он исчезает. В самом ли деле Ганнибал был здесь, или это мне приснилось? Может, я всё ещё сплю? Я готов искать подтверждения случившегося у рабов. К счастью, меня удерживает от этого Жизнь, которая опять начинает петь мне:

«Ты проживёшь до глубокой старости, станешь знаменитым, уважаемым и почитаемым».

К моей великой радости, песнь на этом не кончается. Я усаживаюсь поудобнее, чтобы сполна насладиться ею.

К моему удивлению, она переходит в басню, которую нашёптывают мне на ухо. Мораль сей басни предельно ясна. Мне обещают, что я, Йадамилк, успею раньше всех других, в том числе римлян, сочинить новый эпос, которого с нетерпением ждёт народ и о котором он уже давно напрасно молит.

Итак, слушайте!

Некогда, в незапамятные времена, у птиц с разных концов света возник спор. И спорили они о том, кто из них истинный царь. Среди людей каждая народность имеет своего царя. Так же и среди сухопутных четвероногих. Почему бы и птицам не обзавестись собственным царём? Трудность, по всеобщему признанию, состояла в том, чтобы придумать испытание и выбрать справедливого судью, которые бы выявили покуда скрытого царя. Но, при всём великом множестве пропетых предложений, птицы никак не могли прийти к согласию ни по поводу судьи, ни по поводу испытания.

И тут на помощь им пришёл священный змей.

   — Разумеется, вашим царём должен стать тот, кто сумеет выше всех взлететь, — прошипел змей.

И все птицы сошлись на том, что так будет лучше всего.

   — А как нам найти справедливого судию? — хором пропели тогда пернатые.

   — Судия вам не понадобится, — глухо проворчал змей.

У него словно у самого выросли крылья. Змей стоял на хвосте, вытянувшись во весь рост, шея у него раздулась и быстро колыхалась.

   — Как так, как так? — закаркала, запищала и зачирикала птичья стая.

   — Дело решится самим состязанием. Тот, кто взлетит выше всех, и покажет себя царём среди птиц.

Все пернатые, каждый на свой манер, пропели согласие со здравым предложением священного змея и, недолго думая, стали состязаться по полётам в высоту. Исход состязания, казалось бы, был предрешён. Но у птиц, так же как и у людей, рассудок нередко затуманен: они плохо представляют себе действительность. К тому же крылатые создания крайне плохо знают самих себя. Большие и маленькие, тяжёлые и лёгкие, водоплавающие и сухопутные, кустарниковые и горные, все они, как одна, взмыли и воздух и устремились ввысь. Кому не хотелось впредь получать поклоны и именоваться Вашим Царским Величеством? Посему окрестности огласились многоголосым птичьим хором, а солнце померкло, заслонённое тысячами трепещущих крыльев.

Змей же спрятал расшалившийся язык и, опустившись наземь, уполз в нору.

О том, что полёт в высоту изнуряет куда больше, нежели на дальние расстояния, что у привычных к далям крыльев строение совершенно иное, нежели у тех, что побеждают на высоте, все благополучно забыли, посему полифонический хор с каждым мгновением утрачивал своё многоголосие. Вскоре голосов в нём осталось совсем немного. Мало-помалу одна птица за другой падала вниз. Донельзя усталые, они опускались на деревья, в кустарник, на луга, поля и озёра. Солнце снова заключило мир в свои лучезарные объятия. Под конец в вышине осталась всего одна птица: орёл. Ну конечно, кому там ещё быть, если не Орлу! Все выбывшие из состязания вперили взгляды в небо. Туда же обратил свой взор и Орёл, дабы удостовериться, что выше него нет ни одного пернатого создания. Никого не увидев, он тем не менее вознёсся ещё ближе к зениту. Ему не хотелось завоевать победу, а с ней и звание царя за малым преимуществом. Он хотел победы достойной, с большим отрывом, победы, которая бы запомнилась на века.

Пташья братия находилась теперь неизмеримо далеко от него. Лишь орлиный взор различал внизу этих его подданных. Им не было числа. И тогда Орёл, издав победный клик, сложил крылья и некоторое расстояние пролетел камнем. Когда он вновь расправил крыла и приготовился снизиться более изящно и красиво, откуда-то сверху до него донёсся щебет. Не веря своим ушам, Орёл скосил голову наверх. Он был поражён при виде того, кто столь самозабвенно чирикал над ним. Это была крохотная птичка, величиной с муху, неприметная, как мелюзга, которая кормилась объедками рядом с его гнездом, — самое миниатюрное создание из всех пернатых. Однако ж птица! Законный соперник в состязании!