Ганнибал. Кровавые поля - [3]

Впрочем, он колебался, прежде чем принять окончательное решение. Его план означал, что он может раскрыть свое присутствие защитникам города. А когда враги поймут, что здесь всего одна фаланга, они могут их атаковать. И тогда все погибнут – он и его солдаты. Ганнон сказал себе, что этого не случится. С другой стороны, удастся ли им найти что-нибудь полезное? Он изо всех сил сражался с нежеланием идти на риск и сомнениями. У него будут еще возможности вновь завоевать расположение Ганнибала. Например, он покроет себя славой во время битвы за город. Или в следующем бою. И полководец поймет, что он, Ганнон, достоин доверия.

Время до наступления темноты тянулось бесконечно долго. Солдат Ганнона, которых было чуть меньше двух сотен, постепенно охватывало беспокойство, становившееся все сильнее. Они уже много дней мерзли и устали от тягот походной жизни, но, по крайней мере, могли каждый вечер разводить костры. Сегодня Ганнон запретил им это, и его людям пришлось использовать одеяла вместо дополнительных плащей и ходить взад-вперед по роще, чтобы хоть как-то согреться.

Надеясь, что они найдут провизию на вилле, в качестве утешения Ганнон позволил им доесть остатки пайков. Конец дня и вечер он провел, переходя от одной группы к другой, как учил Малх, его отец; шутил, делился вяленым мясом и обращался к ним по именам, которые постарался запомнить, когда получил командование.

Копейщики – в красных туниках и бронзовых конических шлемах, точно таких же, какие Ганнон с раннего детства видел в Карфагене, – почти все были ветеранами, годившимися ему в отцы, и принимали участие в стольких кампаниях, что и не сосчитать. Они последовали за Ганнибалом из Иберии и пересекли Альпы, оказавшись в самом сердце вражеских земель и потеряв по пути примерно половину своих товарищей. Всего несколько недель назад Ганнона пугала бы необходимость командовать такими солдатами. В Карфагене он прошел военную подготовку, но ни разу не вел за собой людей. Впрочем, ему пришлось срочно этому научиться, когда Ганнибал назначил его командиром фаланги. Это произошло после бегства Ганнона из рабства – что было похоже на чудо – и путешествия с Квинтом на север. Возглавив фалангу ливийцев, он организовал засаду, а затем вместе с ними пережил жестокое сражение при Требии. Кое-кто из ливийцев все еще бросал на него презрительные взгляды, когда думали, что он не смотрит, но большинство приняли командира и даже стали уважать – так ему казалось. Судьба улыбнулась Ганнону, позволив спасти жизнь Муттумбаала, своего заместителя, во время недавней схватки с врагом, и теперь тот относился к нему с уважением, что очень помогло Ганнону занять свое место в фаланге. Когда небо начало темнеть, он подумал, что скорее всего именно по этой причине ворчание солдат не переросло в нечто более угрожающее.

Убедившись, что с трудом различает во мраке даже свои руки, Ганнон отдал приказ выступать. Большинство людей укладывалось спать почти сразу после наступления темноты, и карфагенянин решил, что, если на вилле кто-то есть, они наверняка поступили так же. С довольным ворчанием и стонами солдаты вышли из-за деревьев, поднимая и опуская массивные щиты и делая выпады копьями, чтобы размять мышцы, скованные холодом. Кольчуги, которые многие сняли с тех, кто пал в сражении у Требии, тихонько позвякивали, хрустела замерзшая земля под сандалиями, тут и там слышался приглушенный кашель. Офицеры отдавали короткие приказы, и солдаты выстроились в боевой строй – двадцать человек в ширину и десять в глубину. Прошло совсем немного времени, прежде чем они были готовы к бою. Воздух, густой от дыхания, казалось, гудел от напряжения.

Вдалеке Ганнон видел крошечные красные точки, медленно передвигающиеся по бастионам: легионеров, которым не повезло нести ночную стражу. Он ухмыльнулся. Римляне на стене понятия не имели о том, что он и его фаланга прячутся в темноте и наблюдают за ними. И что их факелы дают достаточно света, чтобы он смог найти дорогу до виллы.

– Готовы? – шепотом спросил Ганнон.

– Все, как один, командир, – ответил Муттумбаал, худой, с вечно печальным лицом, чье длинное имя, естественно, сократили, в результате чего получился Мутт.

– Пойдем шагом. Старайтесь производить как можно меньше шума. И никаких разговоров!

Ганнон подождал, когда его приказ услышат все, затем, перехватив понадежнее собственный щит и выставив перед собой копье, сделал шаг вперед, в темноту.

Наверняка определить было невозможно, но примерно в трехстах шагах от городской стены Ганнон остановился и показал Мутту, что остальные должны последовать его примеру. Подняв голову, он принялся изучать бастионы и прислушался. Они во мраке, за пределами видимости, да и катапульты не могли их достать. Когда он услышал голоса часовых, надежда, что им удастся незаметно мимо них пробраться, превратилась в уверенность. И, тем не менее, внутри у Ганнона все сжималось от напряжения по мере того, как они приближались к темной вилле. Он вздрогнул, когда закричала сова, но постарался прогнать беспокойство. Карфагеняне не считали сову вестником несчастья, и Ганнон узнал о том, что римляне боятся ее крика, когда жил в доме Квинта. И все же он порадовался, что его солдатам не известно о предрассудках римлян.