Ган Исландец - [26]

Генерал, выражение лица которого постепенно смягчалось, перебил Орденера:

— Прекрасно, мой милый, но о чем ты толкуешь? Шумахер находится под моей защитой. Какие друзья? Какие заговоры?..

Орденеру затруднительно было дать определенный ответ на этот вопрос. Он обладал крайне скудными, слишком недостаточными сведениями о положении человека, для которого рисковал своей жизнью. Многие нашли бы, что он поступает неразумно, но молодежь поступает так, как она считает справедливым инстинктивно, а не по расчету; и при том на этом свете, где благоразумие так сухо, где мудрость так иронична, кто станет отрицать, что великодушие не есть безумие? Все относительно на земле, где все имеет свои границы; сама добродетель почиталась бы величайшей глупостью, если бы над людьми не было Бога. Орденер был в том счастливом возрасте, который еще не утратил веры и доверия к себе; ради последнего он рисковал своей жизнью. Генерал принял его доводы, которые не выдержали бы холодной критики.

— Какие заговоры? Какие друзья? Дорогой батюшка. В несколько дней я все это разузнаю и поспешу вам сообщить. Я намерен отправиться сегодня вечером.

— Что! — вскричал старик. — Ты уделишь мне только несколько часов! Но куда и зачем ты отправляешься, мой милый сын?

— Добрый батюшка, вы иногда позволяли мне делать добро в тайне.

— Да, мой храбрый Орденер; но ты уезжаешь, почти не зная зачем, и притом вспомни, какое важное обстоятельство требует твоего…

— Отец дал мне месяц на размышление, я посвящаю его на пользу другого. Доброе дело приносит доброе наставление. Впрочем, по возвращении мы посмотрим.

— Что! — возразил генерал с озабоченным видом. — Разве этот союз не нравится тебе? Говорят, Ульрика Алефельд так хороша собой! Скажи мне ты ее видел?

— Кажется, — ответил Орденер, — она действительно хороша собой.

— Ну-с! — спросил губернатор.

— Ну-с, — ответил Орденер, — она не будет моей женой.

Эти холодные, решительные слова как громом поразили генерала. Подозрение гордой графини пришли ему на память.

— Орденер, — сказал он, покачав головой, — мне надо быть умнее, так как я наглупил. Право, я выжил из ума от старости! Орденер! Узник имеет дочь…

— О! Генерал, — перебил молодой человек, — я хотел поговорить с вами о ней. Батюшка, я прошу вашего покровительства этой беспомощной, притесняемой девушке.

— Действительно, — серьезно заметил губернатор, — твои просьбы пылки.

Орденер несколько опомнился.

— О! Разве может быть иначе, когда просишь за злополучную узницу, которую хотят лишить жизни и, что еще дороже жизни, чести?..

— Жизни! Чести! Но ведь я губернатор города, а между тем пребываю в неведении об этих ужасах. Объясни, что ты хочешь сказать.

— Дорогой батюшка, жизнь узника и его дочери беззащитна, ей угрожает адский заговор…

— Но это очень важно; есть у тебя доказательства?

— Старший сын могущественного рода находится теперь в Мункгольме, чтобы обольстить графиню Этель… Он сам признался в этом.

Генерал попятился.

— Боже мой, бедная, злополучная девушка! Орденер! Этель и Шумахер под моим покровительством. Кто этот презренный, какой это род?

Орденер приблизился к генералу и сжал ему руку.

— Род Алефельдов.

— Алефельдов! — повторил старый губернатор. — Да, сомнение быть не может, поручик Фредерик находится теперь в Мункгольме. Дорогой Орденер, и тебя хотят породнить с этой семьей. Я понимаю твое отвращение, дорогой Орденер.

Скрестив руки, старик оставался несколько минут в задумчивости, затем, подойдя к Орденеру, он прижал его к своей груди.

— Молодой человек, ты можешь ехать; те, которым ты покровительствуешь, не останутся беззащитны в твое отсутствие; я заменю тебя. Да, поезжай, я одобряю все твои поступки. Эта адская графиня Алефельд теперь здесь, может быть ты знаешь об этом?

— Высокородная графиня Алефельд, — доложил слуга, растворяя дверь.

Услышав это имя, Орденер машинально отступил в глубину комнаты, и графиня не приметив его присутствие, вскричала:

— Генерал, ваш воспитанник издевается над вами. Он совсем не был в Мункгольме.

— Неужели! — сказал генерал.

— Ах, Боже мой! Мой сын Фредерик только что вышел из дворца; он был вчера на дежурстве в башне и не видел никого.

— Неужели, графиня? — повторил генерал.

— Так что, генерал, вам нечего ждать вашего Орденера, — продолжала графиня с торжествующим видом.

Губернатор оставался серьезен и холоден.

— Я действительно не жду его более, графиня.

— Генерал, — сказала графиня, обернувшись, — я думаю, что мы одни… Кто это?

Графиня устремила испытующий взор на Орденера, который поклонился ей.

— Неужели это… — продолжала она. — Я видела его только раз… но… если бы не этот костюм, можно было бы… Генерал, это сын вице-короля?

— Он сам, графиня, — ответил Орденер, снова поклонившись.

Графиня улыбнулась.

— В таком случае позвольте даме, которая вскоре получить над вами большие права, спросить, где вы были вчера, граф…

— Граф! Мне не верится, графиня, чтобы я потерял моего отца.

— О, вы не поняли меня. Гораздо лучше сделаться графом, женившись, чем потеряв отца.

— Ну, одно другого стоит, графиня.

Графиня, несколько смутилась, однако рассмеялась.

— О, мне правду сказали о его нелюдимости. Он привыкнет к дамским подаркам, когда Ульрика Алефельд повесит ему на шею цепь ордена Слона.