Я рассказал о разговоре, подслушанном несколько дней назад в коридоре. Мы помчались на железнодорожный вокзал и взяли билеты на восьмичасовой экспресс в Милуоки, где в этот вечер Ричард Баретт должен был играть Гамлета. Это был его последний спектакль перед премьерой в Нью-Йорке.
— Не может быть, — изумлённо пробормотал Эметт после того, как я поделился с ним своими соображениями. — Он что, сумасшедший?
— Сумасшедший, — подтвердил я. — Не забывай, что премьера на Бродвее — дело всей его жизни.
— Может, ты и прав, — не стал спорить сержант. — Но где доказательства?
В десять часов вечера мы уже были в Милуоки. В четверть одиннадцатого вышли из такси у служебного хода театра "Дэвидсон". Ещё через пять минут стояли за кулисами и смотрели на сцену.
Спектакль начался ровно в четверть девятого, как о том было объявлено в афишах. Мы попали к началу пятого действия: возле разрытой могилы стояли два могильщика, Горацио и Гамлет.
Первый могильщик нагнулся и протянул Гамлету череп. Тот поднёс его к свету и сказал:
— Бедный Йорик. Я знал его, Горацио…
Ричард медленно повернул череп, и в свете прожекторов блеснул золотой зуб…