Гамлет, или Долгая ночь подходит к концу - [45]

Лорд Креншоу сделал паузу.

Кэтлин взмахнула своей тонкой рукой.

— Да, кто такой человек, отец? Ты сказал: властелин мира.

Тут забормотал художник:

— Это мое давнишнее убеждение. Все — одна фантазия. Зачем притворяться? Ничто нельзя вычислить заранее. И все возможно. Война с тем же успехом могла проходить иначе.

После сей загадочной тирады художник снова сник и занялся блестящими черными носками своих ботинок — в данный момент единственным предметом его внимания.

Эдвард:

— Ну а что же скрывается за полетом фантазии? Кто, собственно, струит воздушные замки?

Гордон:

— Не знаю.

— Если все так, как ты изображаешь, отец, то это злой дух. И тогда, стало быть, мы неразумные объекты, которыми управляет бессмыслица… Либо разумные объекты, опять же управляемые бессмыслицей.

Эдвард дрожал. Что-то надвигалось на него, он стиснул зубы.

— Дитя мое, я не хотел сделать тебе больно. Мы ищем правду.

— Да, говори мне правду, только она может помочь.

Элис испугалась. Голос у Эдварда был измученный, такой же, как утром. Она дотронулась до руки Гордона. Он повернулся к ней, поймал ее взгляд.

Эдвард:

— Если позволите, я тоже хочу рассказать одну историю. Она короткая. История о льве и озере. Я ее неожиданно вспомнил. Слышал когда-то давно.

Он опять улегся и крепко прижал слегка дрожавшие руки к туловищу.

— Лев и его отражение. На одной горе жил да был лев. Гора называлась Мондора. А льва звали… нет, я забыл, как его звали. Он властвовал над зверями, был царь зверей. Все от него убегали.

На горе Мондоре было озеро, и лев утолял в нем жажду. Каждый раз, когда он лакал, вода становилась мутной. Зеркало озера покрывалось рябью, и лев не видел себя.

Но вот однажды он прибежал к воде и, вместо того чтобы сразу начать пить, растянулся на земле, наклонив над озером свою страшную царскую морду, да еще высунул язык над зеркальной поверхностью воды. И гляди-ка, сразу же лев заметил что-то рядом с собой, чуть пониже себя.

Из воды на него глядела гигантская морда; толстый, тяжелый кроваво-красный язык жадно тянулся к воде, ужасный язык. Лев отпрянул и замер… От страха. Он ждал. Подобрав задние лапы, он приподнял туловище и уперся передними лапами в песок — приготовился к прыжку.

Но ничего не произошло. Тогда лев медленно встал, отступил на несколько метров и только потом издал рык, разнесшийся над озером, — лев бросал вызов тому, кто скрывался в воде.

Но водная гладь не шелохнулась. Тогда лев опять подошел к озеру и осторожно растянулся… и гляди-ка, могучее, огромное, ужасающее нечто снова показалось из глубины. Око вперилось в око… кто это был? Кто так бесшумно вылез на поверхность, заметил его и захотел помериться силами?

Лев лежал неподвижно, вперив око в око врага, и ждал. И тот, другой, тоже ничего не предпринимал.

Кто жил там, внизу, под водой, и прятался в озере, из которого он, лев, каждый день лакал воду?

Лев сделал еще одну попытку. Опять отступил, встал, поднял свою ужасную морду и жутко зарычал. Но при этом он весь трясся. На сей раз он не стал подкрадываться к озеру. Он отбежал рысью к опушке леса и слегка присел. Лев прислушался, с опаской осмотрелся, но ничто вокруг не шелохнулось, и он в бешенстве и отчаянии разбежался и прыгнул, прыгнул с необычайной силой прямо на того, другого, чтобы вцепиться ему в глотку.

Лев бултыхнулся в воду.

Но он не поверг того, не навалился на него, напрасно он бил лапами по воде, пытался ощупью найти врага, который улизнул; лев пошел ко дну, однако так и не смог поймать врага, искал его, глотал воду, но не находил, не сумел схватить. И утонул.

Вода забурлила и сомкнулась над ним.

Все в комнате замолчали. Долгое молчание.

Тут с кушетки прозвучал громкий голос Эдварда:

— Теперь я понимаю, почему я забыл, как звали льва. Я сам… был этим львом.

Молчание.

Доктор собрался было сгладить неловкость, но тут подала голос гора жира на троне:

— Стало быть, мы с тобой одного мнения, Эди. Мы сражаемся с химерами, порожденными собственной фантазией.

Обратив лицо к потолку, Эдвард застонал. С каждой минутой он стонал все громче. Черная гладь воды. Вода забурлила и сомкнулась над ним.

Элис придвинулась к сыну, сжала его руки. Кэтлин завела громкий разговор.

Два господина расположились в креслах в углу библиотеки; пользуясь тем, что уголок был укромный, они шепотом обменивались мнениями позади созданной ими самими дымовой завесы. Один из них, Эдвин Гаррик, костлявый серьезный господин с кустистыми седыми бровями, был судья. Обращаясь к собеседнику, он сказал:

— Эдвард все еще не в своей тарелке. А как вам показался наш добрый Эллисон? По-моему, нас неспроста посадили под бюстом мудрого Сократа. Не знаю, как вы, Лан, но я чувствую, что представляю здесь самый что ни на есть пошлый здравый смысл в противовес Гордону Эллисону. И что только не насочинял наш лорд Креншоу! Вообще-то это вовсе на него не похоже. Теоретизирование не в его манере, да и такие сконструированные истории тоже. Впрочем, рассказ Гордона мне понравился, хотя он был чересчур затянут. Если лорд Креншоу решит его напечатать, я бы посоветовал ему сделать некоторые сокращения. Но вся философия с начала и до конца — не стоит выеденного яйца.