Гамлет, или Долгая ночь подходит к концу - [195]

— Кто такая Элис?

— Моя жена.

Дрессировщик гнусно захохотал.

— Он, видите ли, хочет забрать свою жену.

— Мою жену.

— Сейчас, сын мой.

Силач импресарио схватил Гордона за плечи, ударом ноги распахнул дверь и пинком вытолкнул грузного Гордона из комнаты. Гордон Эллисон, шатаясь, сделал два-три шага в сторону и упал; проехав на спине через порог, он очутился на верхней ступеньке лестницы, а потом сквозь пролом в перилах рухнул головой вперед на мощенный булыжником двор и остался там лежать.

Импресарио захлопнул дверь.

Элис пробежала мимо него, опять открыла дверь и прислушалась, импресарио не стал ей мешать. Она взяла со стула лампу. И в этом он ей не препятствовал. Со стонами она спустилась по лестнице и начала светить в обе стороны.

Элис поставила лампу на ступеньку. Гордон лежал недвижимый. Элис громко заплакала. Она обратилась к нему по имени. Но он был недвижим.

Импресарио насторожился. Выругался. Спускаясь, рявкнул:

— Замолчи!

Склонился над распростертым телом. И поскольку Гордон не подавал признаков жизни, он в несколько прыжков одолел лестницу, загромыхал наверху и скоро появился опять в пальто и в шляпе, держа в руках чемодан. Пробегая мимо Элис, он крикнул:

— Я драпаю.

Жил в старину во Франции певец

Элис в больнице у постели Гордона. У него забинтованы голова, шея и грудь; перелом позвоночника, сотрясение мозга.

Земля верна. Она поджидает нас. Она готова приютить мертвецов. Но то ли есть смерть, что называется смертью?

Элис предоставили комнату рядом с палатой Гордона; не решились отказать, ведь она была женой англичанина, богатого человека, хоть он и связался с преступным миром, так же, впрочем, как и она сама. Да, Элис опустилась, вид у нее был как у изрядно потасканной шлюхи. А англичанина во время ссоры спустил с лестницы какой-то темный субъект, сутенер, по совместительству поставлявший цирковые номера для варьете.

Два дня Эллисон пролежал без сознания, потом начал бормотать что-то. Чуть позже узнал Элис.

День и ночь она молилась и плакала.

Она молилась и молила. Ах, только бы спасти его, вытащить из объятий костлявой! Она нарочно истязала себя. Мечтала принести себя в жертву — не жить ни часа, если он расстанется с жизнью.

На ее глазах Гордон очнулся от забытья. Когда он узнал ее, она не в силах была сдержаться, закричала у его кровати: это был крик, да, крик раскаяния, боли, радости, надежды, веры, сомнения, благодарности. Пришла сиделка и увела Элис.

Немного успокоившись у себя в комнате, Элис закрыла дверь и встала на колени у постели. Она требовала от всех богов, от всех сил небесных, от всех ангелов-хранителей, чтобы они вернули ей Гордона. В ее безумной молитве слились воедино благодарность и самоуничижение, слова любви и блаженства. Потом она спокойно поднялась с колен. Я его спасу. Он будет со мной.

Безмолвное многочасовое сидение у его постели, а позже разговоры, длившиеся два дня.

Впервые Элис говорила с Гордоном по душам. Впервые Гордон говорил с Элис по душам. Ничего не надо было выяснять.

Нас разделяла дверь, ты стояла по одну сторону, я — по другую.

Мы бились об эту дверь. Каждый из нас слышал стук другого, но дверь не открывалась.

Железная дверь, неподъемная, неподвижная.

Мы не могли ее открыть. Да, мы не могли. Теперь она распахнута. И мы нашли друг друга в таком виде, но все же нашли. Никогда не поздно.

Даже если наша жизнь продлится хоть секунду, цель достигнута.

— Почему мы не воссоединились, Гордон? Потому что я не хотела.

— Сейчас мы обретем покой, Элис. Наконец-то, наконец-то настал мир. Ах, Элис, я хотел бы еще пожить. Мне надо поговорить с Эдвардом. Я должен сказать, что никогда не сердился на него. Пусть простит меня. Хоть бы он простил меня. О Элис, ты в силах молиться. Помолись, чтобы я его увидел, протянул ему руку и сказал, как я его люблю. Боже, как я стыжусь теперь самого себя.

— Не терзайся, Гордон. Для него будет счастьем услышать эти слова. Я его знаю.

— Он твой сын.

— И твой, Гордон. Ты ведь сам понимаешь. Я была озлоблена, хотела, чтобы Эдвард принадлежал только мне одной.

— Даже если бы нас не связывали кровные узы, все равно он был бы мой сын. Он мой сын и знает это и потому нападал на меня, живя дома. Я хотел бы сказать Эдварду, сказать хоть раз, что я к нему привязан и всегда был привязан. Неужели я никогда не смогу это сказать?

Дни шли. Гордон лежал в гипсе. Врачи стали приходить чаще. У него начался жар. Элис все поняла. Но она не сдавалась. Бодрствовала и читала молитвы. Запретила себе плакать.

— Давай, Гордон, помолимся вместе. Сложи руки. Молись со мной… Мы раскаиваемся в том, что были такими. Искренне, от всей души, мы раскаиваемся в своей дурной жизни… Давай, сложи руки вместе. Мой дорогой. Повторяй: «Отче наш, иже еси на небесах!..» Он наш отец, наш отец. Он знает, что с нами происходит. «Да святится имя Твое…

Да приидет Царствие Тво…е» Оно должно прийти. Оно придет, когда мы очистимся от скверны и опять станем его детьми, детьми Господа. «Да будет воля Твоя и на земле, как на небе…» Да, мы хотим, чтобы была его воля, хотим повиноваться ему. Мы хотим отдать ему наше тело и душу, ибо только он властен над нами. «И прости нам грехи наши…» Ах, я молю, мы оба молим, мы униженно просим: прости нам наши ужасные прегрешения. Он простит, ведь иначе он не был бы нашим отцом. Он это сделает. Ты же знаешь, для того чтобы на нас снизошла благодать, он пожертвовал своим единственным сыном, нашим спасителем, дивным отпрыском девы Марии. А Иисус ради нас, ради тебя и меня, дал распять себя на кресте. Можешь ли ты представить себе больший подвиг? Неужели ты не осознаешь это, Гордон? «Как и мы прощаем должникам нашим…» Это ты мне прощаешь, вижу, чувствую. Да и я, я… тоже прощаю тебе все то плохое, что ты мне не сделал. Ты мне не сделал ничего плохого, ты не мой должник… Поскольку Бог простит нам грехи наши, поскольку мы просим его об этом, Эдвард нас тоже простит; он и меня простит, Бог об этом позаботится. «И не введи нас во искушение, но избавь нас от лукавого».