Гамбургский оракул - [24]

— Это деталь. — Ваккер грустно посмотрел на свой пустой стакан. Так и чувствовалось, что он с удовольствием выпил бы еще, если бы не предписание врача.

— При вашем принципе не вмешиваться в детали за ангела сойдет не только негритянка, но и сам черт, лишь бы способствовал хорошему национальному настроению, — с яростью сказал Мэнкуп.

— Ну зачем нам ссориться? — обиженно пробормотал Ваккер. — Да, кстати, я ведь пришел к вам вовсе не для пустопорожней болтовни. До меня дошли слухи, что ваш Грундег умер при весьма загадочных обстоятельствах.

— Дошли, надо сказать, с большим запозданием, — съязвил Баллин.

— Поскольку он был и моим другом… — пропустив его замечание мимо ушей, продолжал Ваккер.

— Впервые слышу! — Баллин рассмеялся.

— Ну в некотором роде, — смягчил свою формулировку Ваккер. — Как член комитета по делам обороны, он помог мне заключить контракт на обмундирование для бундесвера.

— С каких пор нижнее белье называется обмундированием? — Баллин становился все саркастичнее.

— Ну и что? — Ваккер покраснел. — Африканские львы Роммеля воевали в Ливийской пустыне без мундиров, но покажите мне хоть одного немецкого солдата, который обходился бы без трусов? — Заметив подававшую ему знаки секретаршу, он поспешно встал. — У меня есть конкретное предложение. Может быть, поручить способным частным детективам выяснить, отчего умер Грундег. Я готов частично финансировать это предприятие. Что вы посоветуете, Мэнкуп?

— Найти другое применение для своих филантропических инстинктов, — сухо сказал Мэнкуп. — Если вы сомневаетесь в результатах официального следствия, то спросите Дитера Баллина. Он, можно сказать, лично присутствовал при смерти Грундега.

— Извините! Гости! — на ходу бросил Ваккер. — Поговорим в следующий раз!

— Вы? — Дейли удивленно повернулся к Баллину, предварительно переведя Муну последнюю фразу Мэнкупа.

Баллин, видимо, что-то собирался сказать Ваккеру, но текстильный коммерсант был уже за тридевять земель. Пожав плечами, Баллин презрительно сказал:

— Думаете, Ваккера действительно заботит судьба Грундега? Для него это способ рекламировать свои подштанники. Чтобы газеты писали: «Благодаря щедрости возглавляемой господином Ваккером фирмы удалось наконец раскрыть…» — и так далее. А раскрывать нечего. Это был глупый по своей прозаичности и поэтому для нас, друзей Грундега, вдвойне трагический случай. Грундега убило его сердце, и не только в медицинском смысле. Если бы он не заступился с такой неистовой горячностью за Мэнкупа, если бы волновался чуть поменьше, он, возможно, сидел бы сейчас с нами. — Баллин замолк.

— Я читал, что он умер в машине. — Мун напряженно ждал продолжения.

— Да. Но вы, должно быть, не знаете, что в той же машине сидел и я, — с отрешенным видом начал рассказывать Баллин. — Он обещал мне передать материал, касающийся Штрауса и его министерства. Мы с Мэнкупом договорились, что обработаю его и дам для «Гамбургского оракула». Я ждал у особняка председателя бундестага, где все должно было решиться. Этому предшествовало драматическое выступление Грундега в парламенте в защиту Мэнкупа, после чего пришлось вызвать к нему врача. Сцена у председателя бундестага, где собрались видные деятели аденауэровской клики, была еще более бурной. Они требовали отказа от разоблачений. Грундег настаивал на немедленном освобождении Мэнкупа. Он вышел оттуда в таком виде, что я серьезно забеспокоился. Грундег сказал, что готов передать мне материалы, но сначала должен посоветоваться с руководством своей партии. Мы поехали туда. В дороге он жаловался на сильную боль в сердце, но заехать сначала к доктору не соглашался — хотел быстрее встретиться со своими коллегами… — Баллин опять замолк. Весь погруженный в воспоминания, он, казалось, сам себе рассказывал эту историю.

— При вас он умер? — спросил Дейли, неловко прервав долгую паузу.

— Слава богу, нет. Дальше Грундег ехал один. У меня хватило ума вылезти из машины, добраться до ближайшего телефона, который, к несчастью, находился чуть не в километре, и позвонить его личному врачу. Доктор немедленно выехал, чтобы встретить его в резиденции парламентской фракции, но опоздал. Когда машина прибыла и шофер открыл дверцу, Грундег уже был мертв.

— Странно, — сказал Дейли.

— Сердечники внезапно умирают не только в машинах — в кинотеатре, в телефонных будках, где угодно, — устало заметил Баллин.

— Но обычно этому предшествует крик, стон, хрипенье. Странно, что шофер ничего не слышал.

— Я забыл сказать, что это был фракционный лимузин, «роллс-ройс» старого образца, где водителю отдают приказы через специальную переговорную трубку. В дороге нередко обсуждались деликатные политические сделки, не предназначенные для шоферских ушей. Не будь этой злосчастной перегородки… — Баллин, так и не докончив фразу, схватил свой стакан и жадно выпил, будто стараясь побыстрее смыть с языка горечь слов, которые никого не могут воскресить.

— Действительно глупо! — Мун поднял голову и застыл.

За столиком не было ни Мэнкупа, ни Ловизы. Дейли заметил это секундой позже. Пока Баллин рассказывал, столик и сидевшие за ним люди как бы растворились. Перед глазами был только черный «роллс-ройс», ничего не подозревавший шофер и его мертвый пассажир.