Гамбит Маккабрея - [16]

— Королеву, — стоял на своем я.

— Ну да, я слышал. Вы про того пожилого фраерка, что рулит клубом для додиков в сторону Туикнема? Пришью завтра вечером, страху нет. Двадцатку только дадите на старую пушку, чтоб выбросить не жалко. Я свой «люгер» тратить на него не стану.

— Нет-нет, Джок, я имею в виду Ее Величество Королеву Елизавету Вторую, кого хранит господь и на ком никогда не заходит солнце, и так далее.

Он умолк; любой, кто с ним не знаком, запросто решил бы, что он думает.

— Джок, — молвил я жестко через некоторое время. — Твой стеклянный глаз подтекает. Умоляю — вынь его и хорошенько протри.

— Это не течь. Это я плачу, — ответил мой камердинер, стыдясь, но дерзя.

— Э?

— Ну это ж, она ж славная дамочка, нет? Пивом, конечно, меня не угощала, но и вреда никому не делала, правда?

Я знаю, как справляться с риторическими вопросами: на них не отвечают.

— А нельзя вместо нее прикончить графа…

— Нет!

— …или принцессу — ну, то есть никто и не…

— Ко-ро-ле-ву, — твердо сказал я. — Поличным причинам, как то: страх, трусость, патриотизм и тому подобное, — я также, как и ты, не настроен выполнять это подлое деяние, однако деянию подобает быть свершенным, уверяет нас международная политика. Равно как и моя жена. Два яйца, пожалуйста.

— Два яйца, — пробурчал он, волоча ноги прочь из комнаты.

С какой приязнью бы я снова окунулся в негу невинного сна — однако за проушину меня тянула настоятельность великого момента, к тому же Джок дуется, если яйца остывают. Я съел их — все до крошки, хотя от совершенства они были далеки. А пока ел, я планировал.

Час спустя, небрежно облачен и намеренно небрит, я отправился на консультацию к моему оружейнику. Само собой, я не имею в виду своего настоящего оружейника — тот персонаж похож на епископа и властвует над тусклым тихим заведением невдалеке от Сент-Джеймсского дворца; он способен провести грань различия между джентльменом и субъектом. Малого, к которому я направился, можно, пожалуй, назвать моим Другим Оружейником: это малый неизбывной нечестности, который продает незаконное огнестрельное оружие субъектам, а все профессиональные навыки его сводятся к умению прилаживать новые стволы к пистолетам, побывавшим в небольших передрягах, да отпиливать по нескольку дюймов с дробовиков. Меня он полагает кем-то вроде Благородного Джима, Вора Помещичьих Драгоценностей, и я не считаю нужным исправлять это его заблуждение. Имени моего он, естественно, не знает. Его единственные принципы: он отказывает в кредите, не принимает чеки и не продает оружие ирландцам. Последний пункт — не потому, что не любит ирландцев или их политику, а ради их же блага. Он, изволите ли видеть, не убежден, что они будут держать оружие нужным концом от себя, а ему нравится, чтобы клиенты к нему возвращались.

Меня он приветствовал обычной своей угрюмостью: торговцы нелегальным оружием почти никогда не улыбаются — должно быть, вы и сами замечали. Он был неприметно обряжен в замурзанную фуфайку и подштанники, а морковного оттенка волосы, коими он обвалян, потемнели от пота. Он, понимаете ли, делал глазированные яблоки, ибо такова его «вывеска», а темная и тесная конура, в кою он меня допустил, была неистово жарка и душна от вони варящегося сахара, гнилых фруктов и оружейной смазки. Гул ос и мясных мух в допотопных чанах для варки ирисок меня довольно-таки ужаснул. (В раннем детстве меня угораздило проглотить осу, заблудившуюся в стакане лимонада; она ужалила меня в левую миндалину, и матушка моя даже боялась — манером незаинтересованным, но благовоспитанным — за мою жизнь. Ныне же я топчу ос, когда природоохранные ребята не смотрят.)

— Приветствую, Рыж! — вскричал я.

— Здоров, чувак, — ответствовал он.

— Послушай, Рыж, как ты считаешь — мы не могли бы зайти в соседнюю комнату? На мне шелковое нательное белье, а когда потеешь, оно ужасно липнет.

Весьма нелюбезно он завел меня в крохотную, заставленную мебелью заднюю гостиную, где после тропиков его мастерской стоял арктический холод. С бессознательным изяществом оружейник мой набросил себе на плечи краденое норковое болеро и примостился на пуфике, обитом волосяной бортовкой. Должен сказать, выглядел он прекурьезно, но я не осмелился хихикнуть — он очень силен, груб и славен по всему Поплару тем, что бьет людей в чувствительные места по малейшему поводу.

— Один мой друг… — начал я.

— А, ага, — осклабился он.

— Мой друг, — твердо повторил я, — иногда занимается коммерческим браконьерством — или же отбраковкой — красного зверя в Нагорьях Шотландии Храброй. У него сейчас довольно крупный заказ на дичь от крупного отеля, название которого я, похоже, забыл. А полиция отняла у него ружье и теперь жмется, не хочет возвращать. Ему нужно другое. Что у тебя есть, Рыж?

— Ничо, — ответил он.

— Он слегка разборчив в том, что касается ружей, — продолжал я. — Ему нравятся такие, чтобы чувствовался класс. Кроме того, бить должно точно и мощно, с хорошей скоростью — в общем, по-настоящему убойное.

— У меня ничо такого нету.

— И боеприпасы свежие; никакой списанной армейской трухи.

— Мне итти надо, чувак.

— Ну и, разумеется, хороший телескопический прицел.