Гамаюн - [2]

Маг оказался там первым, и тут же отшатнулся со сдавленным вскриком.

- Это… - растерянно мотал головой он, - это Гамаюн!

- Я знаю, что это он! Что с ним? – начали подходить остальные. Как только противник погиб, все его создания рассыпались в прах.

Маг только мотал головой и указывал вперед. У меня не было сил подойти ближе, я не хотел видеть того, что стало с ним. А когда все-таки взглянул, даже не понял сначала, что вижу - месиво бурого, серого, белого и красного, вздыбленная, вскопанная земля, изломанные ветви, какие-то лохмотья и пепел. А потом я понял, что это он, Гамаюн, засыпанный сором и прахом, но, кажется, целый. Только когда мы вдвоем с Туром – нашим рабом-полиглотом, здоровенным негром с дурным характером и щербатой улыбкой – стали вытаскивать его из-под всего этого мусора, увидели то, что сразу бросилось в глаза магу: крылья, изогнувшие его спину и изуродовавшие линию плечей, несоразмерно большие, неудобные, застревавшие среди корней и цеплявшиеся за ветки.

- Это Гамаюн, - еще раз попытался донести до нас истину маг. – Настоящий! – после этого его было уже не успокоить и не заткнуть.

Древняя, магическая раса, неточные сведения о которой можно найти лишь в нескольких трактатах. Когда-то, до людей, они населяли практически всю землю, но потом почему-то почти все исчезли. Их знания простирались выше звезд, они прозревали прошедшее и предстоящее, их крылья несли их над миром, а умы – над Вселенной.

- Гамаюн – дитя Света, так что мое заклинание, конечно же, не могло убить его, но, очевидно, нанесло некоторый ущерб, и он больше не смог поддерживать морок, что скрывал от нас его истинный облик, - суетился колдун. - Говорят, кровь этих существ может сделать любое заклинание в сотни раз более мощным, это драгоценный талисман, могущественнее, чем любой из созданных нашей, человеческой расой. Понятно, почему тот маг так им заинтересовался… Мы непременно должны сохранить этот экземпляр!

Меня неприятно передернуло:

- Не смей называть его «экземпляром», ты, недоучка! Ему-то это точно не понравится.

- Может, - в обычной своей манере растягивая слова, встрял Тур, - они потому и исчезли, что всем было дело до их кровушки, а? – и он послал нехороший взгляд нашему магу, явно намекая на то, что если тот не поумерит свой пыл, он сам сделает это насильственным методом.

***

Через несколько дней я узнал и другую историю.

Оправившись, Гамаюн вновь «спрятал» свои крылья, но отношение к нему изменилось: Имперский Город – многонациональная метрополия, принимающая всех людей, не зависимо от их цвета кожи, формы носа и разреза глаз (лишь бы они могли принести пользу Городу и Империи). Но чтобы с крыльями… Несколько дней отряд гудел как грозовая туча, готовая вот-вот обрушить на трепещущую землю громы и молнии, а потом все внезапно прекратилось, как будто и не было никакого напряжения. Оставалось лишь вздохнуть с облегчением, хотя мне, как командиру, конечно стоило самостоятельно разобраться в ситуации. Проблему же, пока я еще напряженно ворочал в голове разные варианты разрешения этой неприятной и опасной для команды ситуации, решил Тур, сразу и недвусмысленно дав понять, что Гамаюн находится под его опекой и защитой. Выходив нашего «птенца», он теперь буквально не расставался с ним, хотя раньше они не слишком ладили, поскольку Тур, на собственной шкуре познавший все прелести рабства, с презрением глядел на тех, кого считал «высокородными выскочками», не имеющим понятия о реальных тяготах жизни. А Гамаюн внешне вполне походил именно на такого «везунчика».

Такая перемена долго была бы для меня загадкой, но, зная любовь Тура к демонстрированию его – надо сказать, действительно обширных! – познаний о мире, а так же пользуясь статусом непререкаемого лидера и (что в данном случае оказалось гораздо важнее) хорошего его друга, я смог однажды ненавязчиво навести его на нужную тему.

Мы приближались к городу и уже вошли в знакомые всем леса, подходившие с запада почти к самому побережью. Здесь каждый в отряде, вне зависимости от национальности и происхождения, чувствовал себя как дома, поэтому лагерь перестал быть компактной и строго охраняемой мобильной крепостью, а скорее напоминал пикник: каждый устраивался там и так, как хотел, никто не спешил разводить опостылевший уже общий костер. Тур и Гамаюн расположились вдали от других, в лощинке, скрытой, к тому же, от окружающего мира поваленным стволом огромного дерева. Я, пользуясь случаем, постарался и вовсе спрятаться ото всех, разведя персональный костер на живописной поляне на противоположной стороне того, что с некоторой натяжкой все-таки можно было назвать лагерем: несмотря на отсутствие видимого порядка, я был уверен в том, что в случае опасности мои люди окажутся на ногах и во всеоружии, готовые дать отпор хоть человеку, хоть зверю, хоть демону.

Наслаждаться одиночеством, впрочем мне пришлось недолго, потому как очень скоро Тур, считавший, что негоже человеку сидеть ночью одному, ненавязчиво заманил меня на свою часть лагеря.

Гамаюн, как всегда веселый как птаха, сверкнул мне навстречу улыбкой, все эти годы так меня смущавшей. У всех людей, хоть белых, хоть серых, хоть серо-буро-малиновых, зубы одинаковые, с плоскими резцами и чуть выдающимися клыками, это настолько привычно, что любое отличие способно лишить нас душевного равновесия. Отходили от этого правила лишь Тур, блиставший торчащими вкривь и вкось пенечками, оставшимися в память о не слишком приятной поре его жизни, и Гамаюн. Этот демонстрировал всему миру два ряда мелких, острых, треугольной формы, с синеватым оттенком зубов, которых на том же пространстве, похоже, помещалось раза в два больше. По привычке напомнив ему о том, сколь неприятное впечатление может производить даже самая искренняя его улыбка, я все же устроился напротив.