Галоша для дальнего плавания - [13]

Оказывается, она все слышала. И подмигнула мне, подавая горячие бутерброды.

— Чего они к тебе прицепились? — поинтересовалась я, когда вся компания позорно ретировалась.

Маша молча пожала плечами.

— Ты что, подальше послать их не могла?

— У нас так не принято… — прошелестела она.

— Чего? — Я едва не подавилась ветчиной. — Не принято подонков на место ставить?

— Они не подонки, а интеллектуалы, — высказалась Маша, — у них свой образ мыслей. Этот Силиконов — вообще гений, он такую работу написал о влиянии иранской миниатюры на развитие русской иконописи, что все ахнули!

— Не знаю, может, он и гений, — в сомнении ответила я, — но по поведению полный урод и хам. Видят, что ты, как треска вареная, не можешь их отшить, они и лезут.

Маша молчала, подавленно глядя в тарелку.

— Ладно, — опомнилась я, — мы от темы отвлеклись. Давай-ка ты мне подробненько расскажешь о своем кулоне, как он выглядел и, самое главное, откуда он у тебя взялся.

Понадобилось впихнуть в нее бутерброд и мою шоколадную конфету, чтобы у этой несчастной появились силы для рассказа.

Маша Галкина жила вместе с матерью, отца у нее никогда не было. Откровенно говоря, в детстве она и маму не помнит — та всегда работала, возвращалась домой очень поздно. Машу воспитывала бабушка, но не родная, а двоюродная, мамина тетка. Тетка эта жила отдельно, но приезжала каждый день, если Маша болела или в садике был карантин. В остальное время Маша допоздна сидела в садике, в полутемной комнате — в группе гасили свет для экономии электричества. Дежурная воспитательница сердилась на Машину маму, что та приходит позже всех, но высказать ей свои претензии боялась — мама могла так отбрить, что закачаешься, да еще и директрисе нажаловаться.

С мамой вообще люди старались как можно меньше общаться — их отпугивали ее колючий взгляд и суровое выражение лица.

Вечерами мама с Машей почти не разговаривали — мама раз и навсегда объяснила дочери, что она много и тяжело работает, дома ей нужно хоть немного отдохнуть и чтобы Маша не лезла к ней со всякой ерундой.

Так что Маша с малых лет привыкла занимать себя сама. Она вообще росла тихой, послушной девочкой, робкой и незаметной.

Однако лет в пять все же поинтересовалась, где ее папа и почему она его никогда не видела. Вопрос этот она решилась задать бабушке. Та расстроилась, погладила ее по голове и купила внеочередное мороженое. Но Маша не отставала, тогда бабушка посоветовала обратиться к маме.

— Что я, крайняя, в самом деле! — говорила бабушка по телефону своей близкой подруге тете Вале. — Сама напортачила, сама пускай и отдувается! А я тут при чем, как я ребенку все объясню?

Маша тогда не поняла, что значит «напортачить», но вечером за ужином выпалила, дивясь собственной смелости:

— Где мой папа?

Мама вздрогнула и выронила вилку. И долго искала ее под столом. А когда снова села на стул, то взгляд был такой же, как всегда, — холодный и колючий.

— У тебя его нет! — отрезала мать и налила себе чаю.

— Так не бывает! — Маша вспомнила, как в садике Танька Соловьева стремглав несется к синей машине, откуда машет ей светловолосый кудрявый дядя, как другой дядя, постарше, с седыми висками, ждет Димку Крутикова и при встрече подбрасывает его высоко в воздух. Даже у толстого картавого Кольки Голубца есть папа — маленький, кривоногий, от которого противно пахнет, а воспитательница ругается и говорит, чтобы не приходил за ребенком пьяный.

— Так не бывает, — повторила Маша, как могла твердо, — у всех детей есть папы.

— Он с нами не живет, — мама говорила, почти не разжимая губ.

— Почему? — Маша уже перестала удивляться своей смелости.

— Потому что он нас бросил! — Мама повысила голос. — Он нам не нужен, мы прекрасно проживем и без него! И чтобы больше я не слышала от тебя никаких разговоров на эту тему!

Когда мама повышает голос, лучше с ней не спорить, эту истину Маша усвоила с пеленок. Ужин закончился в полном молчании, Маша даже, давясь, доела ненавистные резиновые сосиски.

У бабушки все было очень вкусно, она пекла румяные пироги с капустой, жарила замечательные блинчики с яблоками, Маше очень нравилось заворачивать их аккуратными треугольничками. Иногда они с бабушкой вместе пекли песочное печенье — бабушка раскатывала тесто, а Маша формочками вырезала из него различные фигурки. Еще ей очень нравились слоеные пирожки с мясом — крошечные, на один укус, смеялась бабушка.

Дома же вечно были сосиски, даже в выходной, мама повторяла, что ей некогда готовить для Маши разносолы.

О папе они больше не говорили, но Маша много про него думала. И сумела вызвать в душе одно воспоминание: сильные мужские руки поднимают ее в воздух, она прижимается к слегка колючей щеке, а земля где-то далеко внизу.

Возможно, это и был папа? И что значит — бросил? Взял на руки и бросил вниз? Маша такого не помнит, хотя, если падать с такой высоты, было бы больно. Вон позавчера она споткнулась и расшибла коленку, мама еще очень рассердилась, потому что пришлось возвращаться, чтобы переодеть рейтузы, так коленка болит до сих пор…

Маша больше не смела задавать вопросы про папу, но мама сама нет-нет да и напоминала ей, что папа Машу бросил и не хочет ее знать. К тому времени уже в школе Маша узнала, что бывают семьи, где родители расходятся, но папа хотя бы раз в месяц встречается с ребенком и дарит ему подарки. Или даже берет с собой в отпуск.