Галлюцинации, или быль о необыкновенных приключениях автора в дьявольском раю - [27]

И тут до меня дошло, что мы, находясь на моей крыше, в течение нескольких минут пели, горланили и издавали дикие оргаистические вопли! Это означало, что весь Боднатх проснулся и сейчас разбуженные жители откроют окна и двери и потребуют у нас ответа, что происходит. И что же, собственно, происходило? Мне пришла на память любимая дедушкина присказка: "Боже милосердный! — промолвил вальдшнеп, когда его закогтил ястреб". Это абсурдно неуместное воспоминание вызвало у меня взрыв неудержимого хохота.

Но вскоре мысль о том, что нас могут увидеть, отрезвила меня до такой степени, что я понял: нужно срочно убираться с этого открытого места. Мы оба были совершенно голые, а вокруг нас царил полнейший и необъяснимый хаос. Девушка лежала не в силах подняться. Тогда я взял ее на руки и стал пробираться по узкой лестнице мимо кладовых с зерном к себе в комнату. Помню, что при этом я все время твердил, обращаясь к себе и к ней: "Я человек, человек". Мне было необходимо уверять себя, поскольку в тот миг я был в этом совершенно не уверен.

Мы выждали в моей комнате несколько минут. Постепенно я понял, что каким-то чудом — это было не менее странно, чем все остальное, что с нами произошло, — никто не проснулся и не призывает нас к ответу, желая узнать, что случилось. Похоже, никто ничего не услышал! Чтобы как-то успокоиться, я приготовил чай, и пока я им занимался, мне удалось понять состояние моей партнерши. Казалось, она находится в бреду и совершенно не способна говорить со мной о том, что только что произошло между нами на крыше. Именно так обычно и бывает после дурмана — очень трудно, а порой и просто невозможно припомнить, что же с тобой приключилось. Похоже, несмотря на то что случившееся включало самое сокровенное, что только может произойти между мужчиной и женщиной, я был единственным свидетелем, способным хоть что-то припомнить.

Размышляя об этом, я выполз обратно на крышу и нашел свои очки. Невероятно, но они были целы и невредимы, хотя я ясно слышал, как они разбились. Натеков стеклянистой жидкости — эктоплазматических выростов нашего тантрического действа — нигде не было видно. Подобрав свои очки и нашу одежду, я вернулся в комнату, где спала моя партнерша. Курнув гашиша, я забрался под противомоскитную сетку и улегся рядом с ней. Несмотря на все возбуждение и полученную организмом стимуляцию, я сразу же заснул.

Не знаю, сколько времени я проспал. Внезапно я очнулся от глубокого сна. Было еще темно. Моей подруги и след простыл. Я изрядно встревожился: если она по-прежнему не в себе, ей опасно бродить ночью по деревне одной. Я вскочил, набросил на себя халебу и отправился на поиски. Ни на крыше, ни около кладовых ее не оказалось.

Обнаружил я ее на первом этаже дома. Она сидела на земляном полу, уставившись на свое отражение в бензобаке мотоцикла, принадлежавшего зятю мельника. Все еще не ориентируясь в окружающей обстановке — явление, типичное для дурмана, — она продолжала находиться во власти галлюцинаций и не могла понять, кто перед ней. "Вы мой портной? — все спрашивала она меня, пока я вел ее в комнату. — Вы мой портной?"

Когда мы снова оказались наверху в моей комнате, я снял халебу, и мы оба обнаружили, что на мне надет некий предмет туалета, который она деликатно назвала своими "штанишками". Мне они были явно малы, и ни один из нас не знал, как они на мне оказались. Этот маленький эпизод достойно увенчал изумительный вечер, и я оглушительно расхохотался. Я возвратил ей трусики, и мы снова улеглись спать, озадаченные, успокоенные, усталые и довольные.

После этого совместного переживания мы с девушкой особенно подружились. Любовью мы больше никогда не занимались — нас вполне устраивала дружба. О событиях на крыше она не помнила абсолютно ничего. Через неделю или около того я поведал ей о своих впечатлениях относительно произошедшего. Она изумилась, но отнеслась к случившемуся благосклонно. А что случилось, я и сам не знал. Я окрестил стеклянистую жидкость, которую мы вырабатывали, "лювь". Это нечто большее, чем любовь, нечто меньшее, чем любовь, может быть, и вовсе не любовь, а некое пока непознанное до конца потенциальное человеческое переживание, о котором известно так мало.

Вот эту историю я и рассказал Дейву и Ив той ночью в Ла Чоррере, в "доме на пригорке", под раскачивание наших гамаков в свете фонаря да под то стихающий, то возобновляющийся стук дождя по крыше из пальмовых листьев. Именно тот случай и заронил во мне интерес к фиолетовой жидкости, которую, если верить слухам, шаманы-аяхуаскеро выделяют из кожи и используют для гадания и целительства. И каждый раз, рассказывая эту историю, я обращаю главное внимание именно на феномене жидкости. И в ту туманную ночь, стараясь успокоить Денниса, я тоже сделал основной акцент на нем, умолчав о том дурацком моменте, когда я проснулся в женских трусиках. Он только чертовски смущал, ничего не прибавляя к смыслу истории. Тогда я никому не рассказал об этом эпизоде, он остался моим личным воспоминанием. И сейчас я упоминаю о нем только потому, что позже этому нелепому инциденту суждено было оказаться центральным моментом проявления телепатии, убедительнее которого мне наблюдать не доводилось.