Галиндес - [36]

– В облаках витаешь?

– Мюриэл, мы зовем Рикардо пойти куда-нибудь пропустить рюмочку и спокойно поболтать.

Марио предупреждает, что у него дешевая машина с дорогими приборами, и фраза эта у него звучит так непринужденно, словно он уже много раз ее повторял, охваченный неудержимым желанием похвастаться. «Единственная настоящая роскошь в ней – навигация. Я вставил эту систему, потому что это действительно необходимая штука. Такое устройство должно быть в каждом автомобиле, но если ты купил машину со встроенным, значит, ты ошибся в выборе марки». И ты неосторожно спрашиваешь, почему он так думает, а Рикардо и оба его приятеля, с заговорщическим видом взглянув друг на друга, почти одновременно, перебивая друг друга, начинают объяснять, и тут возникает извечная тема коррумпированности социалистов.

– В политическом отношении правым с нами не справиться, поэтому они все время стараются очернить нас, а коммунисты им помогают, само собой разумеется. Они ведь никак не могут переварить, что люди левых убеждений проголосовали за социалистов и ждут не дождутся, когда мы взлетим на воздух, чтобы попользоваться тем, что останется. Ты читала последние заявления Ангиты? Он хочет быть святее Папы Римского. И он считает, что кругом одни дураки, которых не уговорить своими проповедями на темы морали. Маркс не умер? Прекрасно. А еще говорят, что это – альтернатива нынешней власти. Ты можешь себе представить Ангиту во главе правительства? А теперь сосредоточься и скажи, как может выглядеть правительство, сформированное коммунистами? Ну, например, кто из коммунистов может быть министром внутренних дел?

– Или обороны.

– Да просто эти типы потеряли связь с действительностью, а хуже всего, сами они ничего не могут, только другим мешают.

Ты откидываешься на спинку. Пилар следует твоему примеру и, наклонившись к тебе, шепчет:

– Что происходит с Рикардо?

– А с ним что-нибудь происходит?

– Он в последнее время такой дерганый. Когда у вас все только началось, он был спокойный, уравновешенный, как никогда. Он был счастлив, все это видели. Увереннее в себе, спокойнее, а последнее время – как натянутая струна. Он рассказал, как относится к этой истории с Сувехоном, но он сам довел до этого: страсти разгорелись, а теперь никто не знает, как уладить дело.

Рикардо и Марио завели свои разговоры, насмешливо сетуя на твердолобость коммунистов. Пилар смотрит тебе в лицо, не оставляя тебе возможности уклониться от разговора. Ты только что осознала, что тебе нет дела до Рикардо и тебе все равно, спокойный он или дерганый.

– Наверное, из-за работы.

– Вряд ли. Будто он внутренне мечется, ты уже не даешь ему прежнего покоя. Вы часто ссоритесь?

– Да нет. Отношения у нас в последнее время довольно напряженные, но мы стараемся обращать все в шутку.

– Рикардо боится, что ты его бросишь.

– С чего ты взяла? Он тебе сказал?

– Да.

– Он этого боится?

– Да.

Ты смотришь на его красивый профиль, четкий в полумраке машины, на губы в беспрестанном движении, они выплескивают все новые и новые доводы, и закрыв глаза, представляешь Рикардо обнаженным, в постели с тобой, когда он чувствует свое превосходство великолепного любовника или когда ты видишь его неуверенность. Внутренне для тебя это все уже в прошлом, хоть ты и говоришь Пилар, что все это – временное, просто плохая полоса – и для ваших отношений, и для его работы, и для твоих исследований.

– У нас очень неблагодарная работа: нам никто не говорит «спасибо». Все считают, что мы – просто технократы, без всяких идей, дескать, мы работаем в государственном или партийном аппарате только ради денег, чтобы не остаться без куска хлеба. Они даже нас самих заставили в это поверить. И все-таки невозможно представить, чтобы социалисты вдруг отдали власть и утратили все свое влияние, а к власти пришли правые с их идеями и уничтожили все то хорошее, что мы сделали. Можешь быть уверена – лет через пятьдесят историки будут сравнивать все, что мы сделали, с реформами Карлоса III. Никто никогда еще не делал столько для того, чтобы Испания стала современной страной в полном смысле этого слова. Ты ведь бывала здесь и раньше. Что, на твой взгляд, изменилось?

– Ну, я приезжала сюда как туристка и была тогда совсем юной, но мне Испания показалась превосходной страной, точно такой, как ее описывал Хемингуэй.

– А сейчас?

– Теперь она больше похожа на романы Скотта Фитцжеральда.

– Я его не читала.

– Да это неважно. Это ведь субъективное впечатление, возможно, такое же субъективное, как у Хемингуэя.

Мужчины время от времени поворачиваются, интересуясь вашим разговором.

– Не нам ли вы там косточки перемываете?

– Нет, мы о литературе.

Когда вы выходите из машины, Пилар с Рикардо несколько ускоряют шаг – возможно, она хочет рассказать ему о вашем разговоре, а Марио, идущий рядом с тобой, говорит:

– Я краем уха слышал обрывки вашего разговора. Я читал Фитцжеральда и не очень понимаю твое сравнение.

– Я сравнивала два сугубо литературных представления об Испании – образы страны у Хемингуэя и Фитцжеральда.

– Я слышал, но сравнение все равно непонятно.

– Хемингуэй верил в эпическое начало, и Испания казалась ему страной эпической, где полно героических тореро и упорных партизан-фаталистов. У Скотта Фитцжеральда все пронизано ощущением поражения, мир для него навсегда расколот на богатых и бедных, на победителей и побежденных.