Галина Уланова - [226]
Заговорили о Е. А. Дубовском. Выяснилось, что они поругались. Без скандала, но так. Сказала мне что-то вроде того, что надоело ей…
Попросила и выкурила папироску при закрытых дверях. Выгнала меня, чтобы помыться. Затем я вошел, развесил ее кофточку, и потом я залез наверх. Удручающе боялся храпеть и потому, вероятно, храпел. Утром проснулся рано. Лежу. Она окликнула меня, сказала, что еще рано (часов 9, кажется) и что она будет еще лежать. Я тоже. И — заснул. Проснулся от ее зова. Дескать, пора вставать. Опять смылся, пока она умывалась.
Выйдя на перрон — я был связан вещами и носильщиком. Она пошла вперед, сказала, что подождет и скажет, где остановится. Действительно, в вестибюле она стояла с Качаловым. Выругала: «Где же вы?» Оказалось, она без пристанища и обещала вечером позвонить, но не позвонила.
Приехав 11-го в Ленинград, еще в поезде решил сейчас же, войдя в номер, звонить. Но раскачивался до тех пор, пока мне сказали, что она ушла. Звонил снова в 7 вечера. Подошла. Я выпалил заготовленную фразу, что хоть она и не звонила, и тем самым мне стало ясно, что я осточертел своими навязываниями хуже горькой редьки, — всё же не вытерпел — позвонил. Она разговаривала весело, говорила: «Да нет, что вы». Сказала, что не звонила, так как никак не могла обосноваться. Днем мотались, только к вечеру достали огромный и по количеству и по качеству номер в гостинице, была в гостях. 30-го днем была в школе, вечером в артистической ложе на «Раймонде». В гостинице только ночевала, и с утра выписалась и моталась без пристанища. Вообще неуютно было. С дирекцией Большого договорилась, что танцует 27-го. Но нужно, чтоб Большой театр запросил Мариинский, а этого нет.
16 ноября 1936 года
Пришел к Г. С. в 6 часов, ушел около 8 часов вечера.
Домашняя работница, впустив меня, сказала: «Галина Сергеевна, к вам пришли». Не получив ответа, постучал к ней в дверь. Ответила: «Да». Я остался ждать. Из другой комнаты заговорила Мария Федоровна: «Постучали». Я постучал. Снова: «Да!» Я заглянул в дверь. Она лежала и просыпалась. Надо было уйти. Но я разделся и вошел.
Она была очень смешная. Говорит, очень сладко спала. Бледная, с заспанными глазами. Говорит, всё время не высыпается. В начале месяца была масса концертов — семь вечеров были концерты. К «Щелкунчику» начала готовиться только 10-го, а 12-го утром танцевала. Нуда, утром, для детей. Не сделал ей замечания, что ей «не дело» так рассуждать, что это «спустя рукава» чувствовалось и нетактично, недопустимо для Улановой.
Поедет ли она в Москву — неизвестно. Москва, очевидно, считает ниже своего достоинства писать в Мариинский, а без этого неудобно. Пока ничего неизвестно…
Г. С. коротко остригла затылок. Стал проходить перманент, и решила дать отдохнуть волосам. Пошла в парикмахерскую где-то на Невском, попросила постричь коротко — и вот затылок, как у мальчишки. А впереди, в боковой части — «локон» естественный.
В Москве сидела у Гусевых, у Захаровых. У Собиновых было неудобно остановиться, они к ней хорошо относятся, но условно — они горячие поклонники Семеновой, и Уланову только признают. А с Качаловым — это старые друзья. Часа в 3 дня только достали номер в «Метрополе» дороже 100 рублей — из трех комнат. За одну ночь 100 рублей. Как получила номер, сейчас же пошли с Качаловым обедать, а потом по гостям. Вернувшись в номер, приняла ванну, а потом стало очень неуютно в помпезных комнатах — мрачные, в гостиной мягкие кресла красного дерева с ручками в виде лебединых шей с черными клювами. Звонила по телефону даже незнакомым — одиноко и мрачно. Потом заперла все двери, казались в комнатах шорохи. А с утра выспалась, пошла в школу, ездила в Парк культуры, еле нашла скульптуру — в общем, не нравится, неважно сделано, согнутые колени, сжатые ноги — но в Москве стоит лучше, чем в Ленинграде, хорошо, что нет никаких надписей.
Спросил, помирились ли с Евгением Антоновичем, — говорит: «Да мы, собственно, не ругались». Разговор не продолжила. Всё-таки неудобно влезать в душу. Минор, говорит, прошел. Втянулась в работу и в жизнь. Обещала завтра выписать все свои спектакли. Спросил, как проводит день спектакля.
«Встаю обычно в 12 часов (обычно раньше, ибо в 12 — урок). Моюсь, одеваюсь, завтракаю. Потом готовлю туфли (беру их из дому, а после, в театре поштопаю, если надо).
Потом не знаю, что делать. Читаю или роюсь в списке своих спектаклей. Завтра перепишу вам свои спектакли. Завтра, например, от 3 до 4 урок английского языка». — «Ежедневно?» — «Нет, когда бываю свободна. В 4 часа обед. Потом лежу, отдыхаю. Часов в 6 начинаю собираться. Из театра присылают машину и еду. В театр приезжаю к семи, половине седьмого. Гримируюсь и делаю полный экзерсис у палки (без середины, в день спектакля на урок не ходит) — минут 10–15. Потом — одеваюсь.
После спектакля — душ, моюсь, еду домой на машине театра. Ужинаю и ложусь. Читаю в кровати и — спать. Иногда долго не могу заснуть. Очень редко после спектакля еду в гости. Это после хорошего спектакля, а после плохого — домой, домой».
Предлагал завтра после спектакля ужинать в «Астории». Удивленно: «Что вы, что вы». Старался оправдаться малым количеством народа и замять. Почему я сел впросак? Не понимаю. Что-то никак не пойму ее отношения к себе. Как будто ничего, но надоедаю ей своими приставаниями, ей скучно со мной. Как бы приручить?
Дневники Максимилиана Маркса, названные им «Записки старика» – уникальный по своей многогранности и широте материал. В своих воспоминаниях Маркс охватывает исторические, политические пласты второй половины XIX века, а также включает результаты этнографических, географических и научных наблюдений. «Записки старика» представляют интерес для исследования польско-российских отношений. Показательно, что, несмотря на польское происхождение и драматичную судьбу ссыльного, Максимилиан Маркс сумел реализовать свой личный, научный и творческий потенциал в Российской империи. Текст мемуаров прошел серьезную редакцию и снабжен научным комментарием, расширяющим представления об упомянутых М.
В последние годы почти все публикации, посвященные Максиму Горькому, касаются политических аспектов его биографии. Некоторые решения, принятые писателем в последние годы его жизни: поддержка сталинской культурной политики или оправдание лагерей, которые он считал местом исправления для преступников, – радикальным образом повлияли на оценку его творчества. Для того чтобы понять причины неоднозначных решений, принятых писателем в конце жизни, необходимо еще раз рассмотреть его политическую биографию – от первых революционных кружков и участия в революции 1905 года до создания Каприйской школы.
Виктор Гюго — имя одновременно знакомое и незнакомое для русского читателя. Автор бестселлеров, известных во всём мире, по которым ставятся популярные мюзиклы и снимаются кинофильмы, и стихов, которые знают только во Франции. Классик мировой литературы, один из самых ярких деятелей XIX столетия, Гюго прожил долгую жизнь, насыщенную невероятными превращениями. Из любимца королевского двора он становился политическим преступником и изгнанником. Из завзятого парижанина — жителем маленького островка. Его биография сама по себе — сюжет для увлекательного романа.
Книга задумана как документальная повесть, политический триллер, основанный на семейных документах, архиве ФСБ России, воспоминаниях современников, включая как жертв репрессий, так и их исполнителей. Это первая и наиболее подробная биография выдающегося общественного деятеля СССР, которая писалась не для того, чтобы угодить какой-либо партии, а с единственной целью — рассказать правду о человеке и его времени. Потому что пришло время об этом рассказать. Многие факты, приведенные в книге, никогда ранее не были опубликованы. Это книга о драматичной, трагической судьбе всей семьи Александра Косарева, о репрессиях против его родственников, о незаслуженном наказании его жены, а затем и дочери, переживших долгую ссылку на Крайнем Севере «Запомните меня живым» — книга, рассчитанная на массового читателя.
Эта книга о трагической судьбе талантливого советского зодчего Мирона Ивановича Мержанова, который создал ряд монументальных сооружений, признанных историческими и архитектурными памятниками, достиг высокого положения в обществе, считался «архитектором Сталина».
«Мне некого было винить, кроме себя самой. Я воровала, лгала, нарушала закон, гналась за кайфом, употребляла наркотики и гробила свою жизнь. Это я была виновата в том, что все мосты сожжены и мне не к кому обратиться. Я ненавидела себя и то, чем стала, – но не могла остановиться. Не знала, как». Можно ли избавиться от наркотической зависимости? Тиффани Дженкинс утверждает, что да! Десять лет ее жизнь шла под откос, и все, о чем она могла думать, – это то, где достать очередную дозу таблеток. Ради этого она обманывала своего парня-полицейского и заключала аморальные сделки с наркоторговцами.