Галина Уланова - [219]

Людмила Семеняка говорила: «Уланова меня взяла к себе, потому что я совпала тогда с ее основной мыслью. Она всегда давала скупые отзывы, но когда говорила, была очень точна. Умела рассмотреть человека, его главные черты. Всё хотела, чтобы я станцевала тургеневскую Асю. Галина Сергеевна воспринимала новое, молодое, никаких новинок не пропускала. Ничто пустое не могло находиться рядом с ней, ведь она поднимала душу человека. Меня она учила занимать свое место с достоинством и уважением к людям. «Сосредоточенность» было ее любимым словом. Задаст направление, а дальше иди к открытию. И брала к себе только тех, с кем могла вести диалог. Я мечтала о встрече с Галиной Сергеевной с восьми лет».

Действительно, девочки, посмотревшие улановские спектакли, всегда говорили, что хотят стать «Галиной Улановой».

Но не со всеми у Галины Сергеевны складывались отношения. Она не смогла найти подход к Наталье Бессмертновой, не удалось наладить контакт с Надеждой Павловой. Конечно, не обходилось и без конфликтов, отзвук которых слышен в письме Ю. А. Завадского, отправленного Улановой 30 августа 1972 года:

«Значит… правильно ты решаешь — задержаться в Коктебеле подольше, а твои, тобой избалованные артистки — поймут, оценят твое присутствие — вынуждены будут сами вспоминать твои уроки, напоминать друг другу твои советы — поймут их глубину и ценность — и, может быть, это даже принесет им пользу — да и тебя они встретят с восторгом, когда, наконец, появишься. А сил тебе надо набраться, ведь год у тебя выдался болезненный — надо приехать с запасом сил на весь год».

Этуаль Гранд-опера Гилен Тесмар рассказывала, что в 1971 году познакомилась с Улановой — «маяком в моей жизни»: «Она помогала мне репетировать «Жизель», и я была счастлива».

Уланова признавалась:

«После того как 20 лет назад оставила сцену, всё время чем-то занята, и всё время только-только бы успеть. Ритм жизни стал больший. Где-то случайно вырываешь момент перед сном, чтобы что-то прочесть, чтобы не пропустить. Раньше я была сама себе предоставлена, только вот этим я занималась — своим. А сейчас наоборот. Потому что все ученицы у меня. Бывает так, что я по пять часов занята, бывает, по три часа. Или я утром и вечером прихожу. Я сейчас занята, как будто бы хожу на работу — на большую, чем раньше. И потом на каждый спектакль своих я прихожу. Как-то мне легче потом. И они привыкли к тому, что я им после спектакля обязательно скажу.

Ну, посидишь дома несколько дней — бывает так, что можно. Но потом кажется, что вдруг что-то не хватает. Уже опять начинаешь себя запрягать, и опять ты летишь. Казалось бы, чем старше становишься, тем меньше работы, а ее больше и больше… Всё это мелко, может быть, чем раньше, — всё было значительнее и крупнее. Но это нельзя сравнивать. Там была одна жизнь — актерская, а тут началась вторая жизнь.

Я всё, сделанное учениками, на себя меряю, всё-таки человек очень эгоистичен. Вот я просто о себе говорю, о своей первой профессии, о своей первой жизни, она была вот такая… Вторая — та, которую я уж отдаю. То я отдавала и для себя собирала, скажем, результат этой работы. А сейчас я отдаю, что имею — отдаю.

Через своих учеников я чувствую какие-то опоры. Я предпочитаю черновую работу, она как преддверие собственно творчества, а спектакль — это уже ее результат. Иногда бывает жалко, что с ними наработалось, и вот, на зрителях не получается, а я не могу уже поправить, подсказать. Так что процесс репетиций интереснее, нежели результат».

Репетируя с участниками балетного конкурса в Варне, Галина Сергеевна приметила «страшно работоспособную» балерину театра имени Айни в Душанбе Малику Сабирову и прониклась к ней нежностью. 31 июля 1964 года, сразу после конкурса, Малика писала Улановой:

«…Вот уже 10 дней, как мы дома, но мысленно я еще нахожусь в Варне, переживаю все туры — с первого до последнего. Очень приятные воспоминания — это время мне запомнится на всю жизнь, первый мой выезд за границу на первый конкурс.

Дорогая Галина Сергеевна, мне хочется еще и еще раз поблагодарить Вас за всё, что было сделано для нас. Те репетиции, занятия в Большом театре, все Ваши замечания — это было очень хорошее время в моей жизни. Мне сейчас стыдно при воспоминании о первой репетиции с Вами, я плохо соображала, была несобранная, я просто волновалась; Асаф Михайлович [Мессерер] потом удивлялся, да я сама удивляюсь. Галина Сергеевна, я помню все Ваши замечания: про левую руку на фуэте, про правый подъем, про плечи и правую руку на турах по диагонали, про осторожные шаги в вариации из «Щелкунчика», что под звуки челеста нужно танцевать не так, как я, и др., — всё это я постараюсь исправить. <…>

Я помню, когда Вы приезжали в Ленинград на «Красный цветок», потом, позже — на бенефис Р. Гербека, мы подглядывали в зал на Ваши репетиции, смотрели спектакли.

В 1957 г. мы видели Вас в Жизели, тогда я не всё еще понимала, но чувствовала, что на сцене не обычные артисты, что спектакль весь необыкновенный, — это я хорошо запомнила.

Галина Сергеевна, я еще раз Вас благодарю и теперь, и за те спектакли. <…>