Галицко-Волынская Русь - [174]

Таким образом, бояре и простые общинники Галича были едины в стремлении избавиться от Даниила, не желая участвовать в его военных предприятиях. И первые, и вторые в равной мере предпочитали Романовичам других претендентов на галицкий стол — венгерского королевича Андрея или белзского князя Александра Всеволодовича[2441]. Только так можно понять бессилие Даниила перед своими противниками, готовность снести их самые оскорбительные для княжеского достоинства выходки. Захваченные княжим сидельничим Иваном Михайловичем бояре Молибоговичи, заговор которых едва не стоил жизни Даниилу, «смерти не прияша, но милость полоучиша»[2442]. Продолжая тему боярского своеволия, летописец приводит совершенно вопиющий случай: «И некогда емоу (Даниилу. — А.М.) в пироу веселящоуся, единъ от техъ безбожныхъ бояръ лице зали емоу чашею, — и то емоу стерпевшоу»[2443].

Как полагает Η. Ф. Котляр, перед нами «распространенный в средневековом фольклоре символ самого страшного оскорбления, которое может нанести слуга господину»[2444]. Не только, добавим мы. символ, но и само оскорбление. Объяснить удивительную индифферентность князя без ущерба для его репутации панегирист-летописец мог лишь мотивами христианской набожности. Исполненный смирения, Даниил отвечал на обиды: «Иногда же да Богъ имъ возом ездить»[2445]. Современный исследователь, щадя репутацию князя, вообще ставит под сомнение достоверность сообщаемого летописцем факта, поскольку «такой рыцарь, как Даниил, не стерпел бы публичного оскорбления от вассала»[2446]. Но это всего лишь догадка, порожденная повышенным эмоциональным отношением к личности героя. Историк к тому же совершенно не утруждает себя доказательствами насчет того, что обидчиком князя был его вассал.

В. Т. Пашуто, стремясь скрасить удручающее впечатление бессилия Даниила перед своими врагами в Галиче, которое никак не вяжется с декларируемым исследователем тезисом: «…политика Даниила Романовича… находила сочувствие в достаточно широких кругах городского населения»[2447], прибегает к явному искажению содержания летописных известий. «Когда с помощью боярина Демьяна заговор в Галиче был раскрыт, — читаем у В. Т. Пашуто об одном из антикняжеских заговоров, — то князь Даниил предпринял первые карательные меры: семья Молибоговичей была арестована и у нее отняты земли на Волдрисе…, видимо пострадал и боярин Филипп»[2448].

На самом деле о «карательных мерах» Даниила известно следующее: княжий сидельничий Иван Михайлович был послан в погоню «по неверных Молибоговичихъ и по Волъдрисе, и изимано бысть ихъ 20 и 8…»[2449]. Ни о каких земельных владениях семьи Молибоговичей, а тем более об их изъятии здесь нет и помину. Фигурирующее же в тексте имя «Волъдрис» имеет отношение к физическому лицу (это один из участников событий), а не к географическому объекту, вообще неизвестному летописи[2450]. Правильный перевод этого известия на современный язык выглядит так: «Ивана же [Михалковича], сидельничего своего, [Даниил] послал вслед за неверными Молибоговичами и за [боярином] Волдрисом, и схвачено их было двадцать и восемь Иваном Михалковичем»[2451]. Однако схваченных бояр князь не решился предать какому-либо наказанию, проявив редкую в таких случаях «милость»[2452]. О «страданиях» же другого врага Даниила боярина Филиппа летопись, в отличие от В. Т. Пашуто, вообще не говорит ни слова.

Между тем Даниил отнюдь не был набожным пацифистом и, когда это было возможно, поступал со своими врагами без лишних церемоний. Узнав, к примеру, что бояре Доброслав и Григорий «не хотять по воли его ходити», а хотят «власть его иномоу предати», Романович «сомыслив же со братомъ… и повеле его (я, — по Хлебн. и Погод. сп. — А.М.) изоимати»[2453]. Однако действовать подобным образом князь начал только тогда, когда сумел переломить в свою пользу соотношение сил внутри галицкой общины, обеспечив себе решительный перевес над противниками. После Ярославской битвы 1245 г., принесшей ему окончательную победу, Даниил отдает приказание убить своего главного врага из числа галицких бояр — Володислава[2454]. Густынская летопись дополнительно сообщает, что «идеже многихъ бояръ Галицкихъ неприязненныхъ Данилу тамо побита, а других в живыхъ ята, но единаче тыхъ всехъ повеле Даниль побити»[2455]. Столь же сурово он обошелся и с белзским князем Александром Всеволодовичем, соперником в борьбе за галицкий стол[2456]. В рассматриваемое же время прибегать к подобным мерам Даниил не мог лишь потому, что сам еще не имел твердой почвы под ногами: галицкая община в целом была настроена не в его пользу, и многочисленные враги князя находили поддержку в ее самых широких кругах.

Осада венграми Ярослава и решение городского «совета»

Таким же неприязненным и враждебным было отношение к Романовичам некоторой части галицких «пригородов», прежде всего Перемышля, где нашли убежище бежавшие из столицы зачинщики неудавшихся заговоров. Сюда, к «своим советникам», перебрался Александр Всеволодович[2457], готовый вступить в борьбу за Галич. На войну с ним Даниил безуспешно звал галичан и, как только что отмечалось, спрашивал на вече, будут ли горожане верны ему. В один ряд с Перемышлем встал расположенный неподалеку Ярослав, принявший сторону венгров, когда те начали войну с Романовичем. Об этом событии летописец говорит особенно подробно, что выдает в нем современника и, возможно, участника происходящего