Галиция. 1914-1915 годы. Тайна Святого Юра - [26]

– Что касается евреев, то тут надо отдать должное личной инициативе их режиссера Шиллинга, – заметил Дыдра. – Насколько я знаю, свое прошение губернатору насчет выступлений он обосновал как «последнюю возможность спасти от голода обремененных многочисленными семьями артистов еврейского театра».

– Я думаю, тут сыграло другое, – поспешил вставить Легинский, – большую часть выручки он обещал отдать в лазареты, а во время антрактов предоставлять сцену русским певцам и певицам.

– Господа, а вам известно, кто из наших направляется в Россию «оживлять там культурную жизнь»? – повернулся с иронической улыбкой к своей компании Сташевский и лишь после того, как нарочито медленно прикурил потухший окурок сигары, удовлетворил любопытство присутствующих: – В городской комендатуре готовят к отправке в отдаленные губернии России директора Черновицкого театра Кошрика и профессора Шиндру. И заслужили они это тем, что для поднятия духа сограждан организовали патриотический концерт в ознаменование неудачного наступления русских в Буковине.

Последняя новость вызвала у всех нервный смех.

– Кстати, кто читал статью в последнем номере газеты «Русское военное слово» в разделе «Театр и музыка»? – вспомнил Дындра.

Что касается Сташевского, то он эту газету не читал, но с ее главным редактором капитаном Наркевичем имел честь быть знакомым. Ведь именно его, Сташевского, среди всех выделил Наркевич на встрече новой администрации с представителями культуры в магистрате, пригласил в редакцию, а затем представил офицеру жандармского управления Сушкову. Именно после этого знакомства Сташевский, без особой душевной ломки, стал русским агентом с псевдонимом Солист. Выполнение несложных поручений, в основном информационного характера, поправило материальное положение певца и позволило отказаться от унизительных выступлений в ресторанах.

– Я читал, – сразу откликнулся Легинский, поправляя пенсне на крючковатом носу, – и считаю их убежденность в родстве наших культур вполне искренней. Я давно заметил, что польское искусство входит в моду в русском обществе. Посудите сами: Балакирев увлекся Шопеном, Репин ездил к Матейко, правда, застал его уже в гробу… А в Варшавской филармонии я был свидетелем успеха Сергея Рахманинова. Его фортепьянный d-moll был самым интересным в программе.

– Чепуха! Это все фрагменты, – махнул рукой Дындра. – Прошлым летом я был в Санкт-Петербурге и убедился, что в России поляки не очень популярны. Русские националисты нас открыто ненавидят, особенно нас, галицийских, которые, по их убеждению, угнетают русское население.

Более или менее прогрессивные политики и неослависты там полностью оттеснены и избегают наших тем. Вообще, наш польский вопрос затрагивают, только когда говорят об общем политическом положении, не имея в виду каких-либо изменений в будущем.

Неожиданно он замолк и со всеми остальными с любопытством, с которым всегда встречают незнакомых в компаниях, где все прекрасно знают друг друга, посмотрел на вошедшего в кафе господина.

Это был Белинский. Он уже бывал здесь, и ему понравилась атмосфера этого уютного, спокойного заведения с запахом душистого кофе, хорошего табака и приглушенных разговоров учтивых, интеллигентных господ.

Капитан снял шляпу и приветливо кивнул стоящему за стойкой Езефу Фельцеру, с которым уже был немного знаком и от которого даже получил ряд ценных советов, как выгодно конвертировать российскую и австрийскую валюту по неофициальному курсу.

Заказав кофе и взяв со стойки номер «Курьера львовски», он направился к свободному столику, как раз по соседству с компанией Сташевского.

Вскоре интерес к нему угас, и все вернулись к своим разговорам.

Газета оказалась старой, еще с обращением главнокомандующего российской армией великого князя Николая Николаевича к полякам на первой странице. Газеты с этим обращением градоначальник велел держать во всех присутственных местах города. Белинский раскрыл последнюю страницу, где содержалась скудная городская реклама.

«Какое же место «волк» предпочтет для их встречи? – читал объявления капитан. – Аптеку «Под Золотой Звездой», пассаж Миколяша, кофейный магазин Эдмунда Ридля на Театральной напротив кафедрального собора, книжную лавку на Академической, два…»

Неожиданно он услышал слова, с которыми к нему обращался господин за соседним столиком: «Od роwietrza, ognia, wojny I od wskrzesicieli, zachowaj nas Panie!»[56]

Сидящие с ним господа тоже повернулись в его сторону, надеясь удовлетворить свое любопытство его ответом.

В произнесенных словах прозвучало что-то знакомое, но что именно, Белинский не мог вспомнить. Во всяком случае, судя по тому, что глаза незнакомца скользнули по газете, они относились к передовице – этому бестолковому обращению к полякам российского главнокомандующего, представлявшему собой нелепую смесь заверений в великодушии, откровенных угроз, неуместных оправданий и неуклюжих увещеваний без каких-либо твердых обещаний в будущем свободы и независимости польскому народу. Ничего, кроме неприятного чувство стыда и неловкости, у капитана оно не вызывало.

– Да, судьба снова ставит нас перед серьезным выбором, – ответил капитан, решив отделаться ничего не значащей фразой.