Галерея римских императоров. Принципат - [140]

Макрин распорядился немедленно возвращаться в Антиохию, а апамейский легион вскоре присоединился к армии Гелиогабала. Оба цезаря занялись лихорадочной агитационной деятельностью, рассылая бесчисленные письма, воззвания, обещания, курьеры с ними мчались во все стороны, во все города. Ко всем наместникам провинций и во все военные лагеря. Особое внимание обоими цезарями, правящим и самозванцем, уделялось восточным регионам, ибо там решалась судьба государства. Послания обоих цезарей были, в сущности, одинаковы, оба подчеркивали законность своей власти и клеймили противника позорными кличками врага народа и самозванца. Гелиогабал обвинял Макрина в убийстве его «отца» Каракаллы, а Макрин высмеивал смехотворные претензии жреца второстепенного бога и узурпатора власти.

Высшие чины империи оказались в очень сложной ситуации и не знали, как поступить. Даже если и склонялись на сторону одного из претендентов, открыто высказываться не решались, не те наступили времени — каждое неосторожное слово было чревато смертью. И нейтральным нельзя было оставаться. Нейтральность тоже наказывалась.

В письме Макрина на имя префекта Рима, зачитанном в сенате, император очень трезво, по-деловому, представил положение, в котором оказалась страна по причине неправильной политики Севера и Каракаллы, приведшей к потере боеспособности некогда самой грозной армии мира. Политика Каракаллы — постоянный подкуп легионов — привела к тому, что в его правление расходы на солдатское жалованье увеличились на 280 миллионов сестерциев, казна пуста, а ничего не платить солдатам — смерти подобно. К тому же есть еще одна причина бунта, и она, по мнению Макрина, заключается в том, что вступающие в армию новобранцы требуют себе такое же жалованье, какое положено лишь заслуженным ветеранам, профессионалам. В письме Макрина были и такие слова, исполненные трагизма: «Я жалею, что у меня есть сын… Утешает же меня то, что я пережил братоубийство, грозившее миру катастрофой. И еще. Знаю, что многие готовы отдать собственную жизнь лишь за то, чтобы увидеть убитого цезаря, но все же не думаю, чтобы кто-то желал моей смерти». В этом месте один из сенаторов, отличающийся особой дуростью, вскричал: «Да мы все мечтаем об этом!» И еще раз долго смеялись почтенные сенаторы, когда им прочитали те слова из письма Макрина, в которых он высмеивает молодой возраст мальчишки-самозванца, провозгласившего себя императором, словно позабыв, что совсем недавно провозгласил цезарем и своего сына такого же возраста.

Как и требовалось, сенат с готовностью утвердил все постановления, которые пожелал внести цезарь. Торжественно объявили войну узурпатору Гелиогабалу и его двоюродному брату Алексиану. Сенат обещал также амнистию всем воинским подразделениям, переметнувшимся к самозванцу. А когда в Риме принимали такие строгие указы, в далекой Сирии проблемы уже разрешились.

Восьмого июня недалеко от Антиохии разыгралась битва между войсками Макрина и Гелиогабала. Когортами самозванца командовал воспитатель последнего, Ганнис, вероятно, не получивший никакого военного образования, но с делом своим справлялся неплохо. В первой фазе боя среди войск Макрина отличились отряды преторианцев, которые начали теснить противника. Увидев это, к отступающим солдатам тут же примчались Меза с Соэмией и, плача, принялись уговаривать солдат держаться, обещая их вознаградить. И тут появился сам Гелиогабал. Он несся на коне в развевающемся плаще, подняв над головой меч, словно и в самом деле намеревался вступить в бой. Во всяком случае, его отступающая армия остановилась, подумала, развернулась и снова кинулась в бой. Проиграл битву, скорее всего, сам Макрин. Наверное, струсил, получив известие о том, что какие-то из верных ему частей перешли на сторону противника. Опасаясь засады, он покинул войска и сбежал в Антиохию. А тем временем оставшиеся без предводителя войска сражались еще несколько часов, пока не обнаружили, что цезаря среди них нет. Только тогда сначала легионеры, а потом и преторианцы согласились перейти на сторону Гелиогабала и теперь служить уже ему.

Макрин примчался в Антиохию, крича, что победил противника, но поражение поспешало за ним след в след. И скоро все узнали правду. В городе начались волнения, сторонники Макрина сражались со сторонниками Гелиогабала.

Ночью Макрин сбрил волосы и бороду, переоделся в грубый плащ и сопровождаемый лишь несколькими верными офицерами отправился в Рим под видом тайного посланца. Он очень торопился в Рим, без отдыха промчался через страны Малой Азии и был уже недалеко от цели. По словам Кассия Диона, доберись он туда, непременно бы спасся. Ведь и сенат, и римляне люто ненавидели Каракаллу, а значит, и его самозваного сына. К сожалению, спастись Макрину не удалось. Его случайно задержали в Халцедоне и отправили назад в Антиохию под стражей, как обычного преступника. Несчастный попытался покончить с собой — ему не дали, и один из центурионов сам убил его. Был убит в Парфии и малолетний сын Макрина, Диадумениан. Всё это происходило в июне 218 года, самое позднее — в начале июля.