Галактика обетованная - [7]

Умирал на Марсе звездолетчик,

Красной пылью заволакивало след.

И в глазах, темнеющих, как ночи,

Догорал далекий звездный свет...

Гасли друг за другом поколенья В красной марсианской тишине...

И рассыпались в последнее мгновенье Звезды, как росинки на стерне...

Улыбнулся звездолетчик и затих Вдалеке от Родины-Планеты.

И стояла рядом, словно обелиск,

Голубая, как Земля, ракета...

Поляковой стихи понравились.

— Страшно, наверное, умирать вдалеке, — сказала она и заплакала.

Я попытался ее успокоить.

Обнимая Полякову за плечи, я гладил ее красивую коленку и шептал, что не надо так волноваться — в нашем полете безопасность гарантирована. Мы побе­дим пространство и время и свергнем иго Канта.

— Правда? — спрашивала Полякова.

— Правда, Полякова, правда! — отвечал я.

Тревожное время.

Все вокруг говорят о рынке и приватизации жилья.

Сегодня на кухне у нас было общее собрание.

Возникло оно стихийно .

Абрам Григорьевич Лупилин и Петр Созонтович Федорчуков подсчитали, что нам, чтобы приватизировать квартиру, надо внести от каждой семьи по восемьде­сят тысяч рублей.

— Это сколько же водки можно выпить! — возмущался Петр Созонтович. — Если даже у спекулянтов брать, все равно двадцать тысяч поллитров выходит. От­куда у рабочего человека такие деньги?

— Вам еще больше надо. — заметил Абрам Григорьевич. — За супругу-то вашу кто — папа римский платить будет?

— А при чем тут супруга?! — возмутился Петр Созонтович. — Она не пропи­сана здесь.

— Ну и что же? — сказал Абрам Григорьевич. — Супруга у вас — не Боцман, не кот какой-нибудь, а гражданка таки. Со всеми вытекающими последствия­ми. Значит, господин номенклатурный работник, хоть прописана она, хоть не прописана, а надо платить и за нее. Хватит уже, посидели на нашей шее. С каж­дой семьи по восемьдесят тысяч выходит, а с вашей — сто шестьдесят.

Цифра эта показалась Петру Созонтовичу немыслимо большой, и хотя я и объ­яснил ему, что это только сейчас такой большой она кажется, а после Нового года, когда отпустят цены, она как бы и уменьшится раз в десять, но на Петра Созонто- вича мои увещевания не подействовали.

Он замкнулся и, усевшись возле своего стола в углу кухни, с грозным номенк­латурным шумом начал пить чай.

Я опасался, что он, как бывший партаппаратчик, позволит сейчас себе какую- нибудь антисемитскую выходку, но Полякова разрядила обстановку.

Она сказала, что все это пока только разговоры . Надо точно узнать о прива­тизации. Поэтому необходимо создать квартирный приватизационный комитет, в который она предлагает включить Абрама Григорьевича и Петра Созонтовича, а также ее, Полякову, поскольку у нее есть знакомые — она хорошо знакома с депу­татом Векшиным.

Предложение Екатерины Ивановны было принято.

И только тогда — все это время мне приходилось следить, чтобы Петр Со- зонтович не допустил какой-нибудь антисемитской выходки! — я понял, что про­изошло неладное и беда подкралась с другой стороны.

— Позвольте! — сказал я. — Получается, что только меня и не включили в приватизационный комитет?

— Нет-таки, молодой человек! — ехидно улыбаясь, возразил Абрам Григорье­вич Лупилин. — Кот Боцман тоже-таки без должности оказался.

— И Екатерина Тихоновна Федорчукова... — улыбнувшись, добавила Полякова.

— Но она же и не прописана здесь .

— Ну и что? Какое тебе дело, любезный супруг, до того, кто здесь прописан, а кто нет.

Меня эти возражения не убедили.

Я начал говорить о статусе ответственности квартиросъемщика, которым об­ладаю, а также о дружеских связях не только с депутатским корпусом и демок­ратической прессой, но и с миром пришельцев — гостей из космоса, а также с господином Федоровым.

Однако меня никто не стал слушать. При одном воздержавшемся состав прива­тизационного комитета был утвержден.

Абрам Григорьевич тут же составил протокол собрания, который заставили подписать и меня. После этого, уже на заседании комитета, был избран председа­тель — Петр Созонтович и сопредседатель — сам Абрам Григорьевич.

Полякова, как я понял, тоже метила в сопредседатели, но ее кинули, как не­сколько минут назад пробросили и меня.

Странно, но это меня снова примирило с Екатериной Ивановной. Возникшая было антипатия рассеялась, и я снова готов был, обнимая ее за плечи и поглажи­вая по красивой коленке, утешать свою супругу.

И дело даже не в том, что Полякова молода, привлекательна и зеленоглаза.

Нет...

Тут налицо конфликт, и конфликт глобальный.

Старшее поколение, а у нас в квартире это и Петр Созонтович, и в каком-то смысле Абрам Григорьевич, занимают места, которые должны были бы занять молодые. И хотя сам я тоже еще не так стар, как Федорчуков и в каком-то смыс­ле Лупилин, но молодость Поляковой всегда вызывает во мне желание защитить Екатерину Ивановну.

Все-таки интересно — никак не могу понять — чувствуют ли женщины поло­вые сношения на расстоянии?

Последние дни 1991 года.

На улицах сыро и как-то серо. Вышел № 9 журнала, но моих стихов там нет. Ходил в редакцию узнать, когда выйдут № 11 и № 12, но мне сказали, что, воз­можно, они не выйдут вообще.

На Невском оживление, в магазинах толпы людей.

Покупают абсолютно всё.

Хотел купить конфет, чтобы вечером попить чаю с Поляковой, но пока стоял в очереди — конфеты кончились.