Галаад - [40]

Я думал о родителях старика Боутона, о том, какими они были во времена нашего детства. Они являли собой весьма мрачную пару, даже в расцвете лет. Совсем не как он. Его мать принимала пищу крошечными кусочками, а глотала так, словно ей приходилось глотать горящие угли, распалявшие еще больше ее пламенную диспепсию. А в его отце, достопочтенном джентльмене, всегда чувствовалось нечто такое, что выдавало злобу. Мне всегда нравилось выражение «затаить злобу», ибо многие люди питают нежные чувства к своим обидам, ведь они ближе всего к сердцу. Что ж, кто знает, что сейчас сталось с этим двумя старыми паломниками. Я всегда воображаю, как божественное милосердие возвращает нас самим себе, позволяя смеяться над тем, во что мы превратились, смеяться над нелепым прикрытием в виде сгорбливания, прищуривания, прихрамывания и нахмуривания бровей, которое все мы используем время от времени. Я ликую, надеясь на то, что при встрече не буду ощущать разобщенность с тобой из-за всех тех странностей, которые навязала мне жизнь. Глядя на Боутона, я вижу забавного благородного молодого человека, полного энергии. Он ходит, опираясь на две палки, и говорит, что если бы у него была третья рука, ходил бы на трех. Он не поднимался на кафедру последние десять лет. Я пришел к выводу, что Боутон исполнил свою миссию, а я свою – пока нет. Надеюсь, я не испытываю терпение Господа.

Я начал читать «Тропинку одинокой сосны». Я сходил в библиотеку и раздобыл себе еще один экземпляр, поскольку твоя мама не может расстаться со своим. Полагаю, она опять перечитывает эту книгу. А я забыл содержание совершенно, как будто совсем ее не читал. Героиня – молодая девушка – влюбляется в человека старше нее. Она говорит ему: «Я пойду за тобой куда угодно». Это развеселило меня до смеху. Наверное, это очень хорошая книга. Он не такой старый, как я, но и твоя мать не так молода, как девушка из книги.

На этой неделе я намереваюсь проповедовать по книге Бытия (глава двадцать первая, стихи с четырнадцатого по двадцать первый), то есть об истории Агари и Измаила. В обычные времена, когда я был лет на двадцать моложе, я прочитал бы дежурную речь по Евангелию и посланиям, прежде чем вернуться к Бытию. Обычно я так и поступал и всегда чувствовал, что такой подход весьма эффективен для обучения паствы, а ведь именно для этого и трудится проповедник. Теперь же я говорю о чем бы то ни было, что приходит на ум. В данный момент – об Агари и Измаиле.

История Агари и Измаила вспомнилась мне, когда я молился сегодня утром, и я нашел в ней великое успокоение. Эта притча учит нас, что не только отец ребенка заботится о его здравии и защищает его мать, но и мать, если не сможет добыть пропитание для себя или ребенка, получит его где-то еще. В этом смысле притча утешила меня. Так и проходит жизнь: мы отправляем наших детей в страшные неизведанные земли. Некоторых, похоже, прямо в день их появления на свет, несмотря на все нашли старания. Другие, кажется, сами стремятся отправиться в этот путь. С другой стороны, в этих землях должны быть и ангелы, и родники. Даже эта пустошь, где живут шакалы, принадлежит Господу. Мне нужно помнить об этом.

Заглянул Боутон-младший и поинтересовался, не хочешь ли ты поиграть в мяч. Ты хотел. Он загорел после работы в саду и выглядел здоровым и приличным. Он учил тебя делать бросок с выносом, а от приглашения остаться на ужин отказался. Ты расстроился, и твоя мама, полагаю, тоже.

В этом теплом вечернем свете луна выглядит чудесно, как пламя свечи при свете утра. Свет внутри света. Это звучит как метафорическое описание какого-то явления. Как и многие другие слова. Ральф Уолдо Эмерсон в этом великолепен.

Мне представляется, что это метафорическое описание человеческой души, отдельный огонек внутри великого общего света существования. Или это похоже на поэзию внутри языка. Быть может, на мудрость внутри опыта. Или брак внутри дружбы и любви. Постараюсь не забыть рассказать об этом. Полагаю, в моих размышлениях об Агари и Измаиле найдется для этого место. Жизнь в пустынных землях, вероятно, есть средоточие того момента, когда их коснулась рука божественного Провидения внутри всего предопределенного порядка Мироздания.

Вчера как раз перед ужином зашел Джек Боутон. Он устроился на ступенях веранды и говорил о бейсболе и политике (он благоволит к «Янкиз» и, ра-зумеется, имеет на это полное право), до тех пор пока аромат макарон с сыром не стал настолько навязчив, что мне пришлось пригласить его в гости. Вы с мамой до сих пор считаете его удивительным, этого Джона Эймса Боутона, с тихим голосом и манерой общения проповедника, а ведь он палец о палец не ударил, чтоб заслужить такой дар или научиться этому. Насколько я знаю, ни в коей мере. Он еще в детстве так говорил, и меня всегда это раздражало. Быть может, он этого не осознавал и просто взрослел, не обращая внимания на сей факт. Но мне иногда кажется, что в этом есть некий намек на пародию. Интересно, он ведет себя так повсюду или только в моем присутствии и подле отца? Что я подразумеваю под манерой проповедника? Это умение держаться надлежащим образом и вести себя почтительно, но в то же время сохранять искренность и поддерживать авторитет, преисполняясь чувства собственного достоинства. Я так и не овладел этим искусством, в отличие от отца и Боутона. Мой дед, этот старый назаретянин, был великолепен в другом. Что касается именно проповедничества, я не видел мастера виртуознее, чем этот Джек Боутон, при его-то язычничестве. Твоя мама спросила, не хочет ли он вознести хвалу Господу, и он согласился, сделав это с таким простым изяществом, что оно показалось чрезмерным для обычных макарон с сыром.