Гадюки в сиропе, или Научи меня любить - [9]

 Дитриха многие считали, если не красивым, то симпатичным однозначно. Если бы не его отвратительный характер, он еще во время проживания в Берлине мог щелкнуть пальцами, и к нему тот час же сбежалась бы стайка поклонниц. Одни восхищались его осанкой, другие грациозностью. Сам Ланц особой грациозности в себе не замечал, а, может, просто привычка выработалась. Одно время он занимался фигурным катанием, подумывал о превращении хобби в профессию, а потом любимое занятие детства потеряло привлекательность, и коньки были заброшены в дальний угол, забыты навсегда.

 Третьи вообще сходили с ума от его волос, причем не только сверстницы, но и дамы в возрасте. Вообще-то от природы его волосы были темно-русыми, а, может, и светло-русыми. Сам Ланц не знал, как точно охарактеризовать природные данные. У его волос была неоднозначная пигментация. Частично они были темными, ближе к светло-каштановому, а на кончиках – светлыми, блондинистыми. Вполне возможно, они просто выгорели на солнце, потому и были такими серо-буро-непонятными. Желая избавиться от такого разброса оттенков, Дитрих выкрасил их в черный цвет, и теперь наслаждался однородным тоном. Многим черный цвет не подходит. Попросту старит. Дитриху в этом плане повезло. Его черный цвет облагораживал, придавая чертам его лица большую выразительность. На фоне темных волос глаза казались ярче, не так выделялись темные круги под глазами – результат хронического недосыпа и переутомления на фоне столь наплевательского отношения к своему здоровью. К его внешности вполне подходило определение «аристократическая бледность», которой так мучительно иногда добиваются любители вампирских романов.

 Волосы были длинными, так что краски на них уходило приличное количество, а ещё раздражало то, что постоянно приходилось подкрашивать отрастающие корни и подравнивать секущиеся концы. Волосы были непослушными и пушились после мытья, как одуванчик, если Дитрих сушил их естественным способом, забыв о существовании такой полезной вещи, как обыкновенный фен. Впрочем, его волосам завидовали не все, Лота постоянно учиняла скандалы, находя волосы там, где их быть, в принципе, не должно было. В раковине, на полу, в кастрюлях с супом, в кошачьих мисках и даже в стиральной машинке. На все её претензии у Дитриха имелся один ответ: «Мама, красота требует жертв. В данном случае мы жертвуем твоими нервами». Лота тут же замолкала и прекращала придирки, но все равно злобно шипела ругательства сквозь зубы, находя волосы по всему дому.

 Больше ничего выразительного во внешности Дитриха не было. Глаза то ли голубые, то ли серые. С одного взгляда разобрать невозможно. При внимательном рассмотрении становилось понятно, что радужка у него еще немного в зелень отдает, и в целом глаза, действительно, странноватого оттенка. Нечто промежуточное между серым и зеленым, а, проще говоря, такая же странная смесь, как и с оттенком волос.

 С одеждой Дитрих не экспериментировал, предпочитая проверенные варианты, выгодно подчеркивающие природные данные. Вкупе с внешностью одежда производила на представительниц противоположного пола сногсшибательный эффект. Им нравилось в Дитрихе все. Одежда, волосы, жесты, даже хамское поведение не отталкивало, а привлекало. Им и лицо его нравилось. Оно потому и казалось девчонкам привлекательным, что, несмотря на свой довольно юный возраст, Дитрих выглядел старше своих лет. Виной тому были все те же ночные бдения в компании книг. Хронический недосып тем и славен, что юного парня или девушку может состарить не хуже алкоголя или сигарет. Хочешь – не хочешь, а все равно на пару-тройку лет старше выглядеть будешь. Но девушки, устав от того, что их сверстники выглядят или излишне слащаво, или наоборот так, что на них и смотреть не хочется, видели во внешности Ланца какую-то изюминку. Что именно под ней подразумевалось, Дитрих знать не знал, он своей внешностью не гордился, она ему вообще не нравилась, и при возможности он многое бы в ней изменил. Начиная от кончиков ушей, которые казались ему излишне оттопыренными, но которые, к счастью, легко скрывались под волосами, и заканчивая уголками рта, казавшегося слишком большим.

 Особенно бесили Дитриха собственные фотографии. Позируя перед фотографами, он умудрялся открывать рот в самый неподходящий момент, так, что вместо обольстительной улыбки получалась Мариинская впадина, или черная дыра. Казалось, что это не рот, а бездонная пропасть. Ланц потому и ненавидел совместные фото со своим классом. Все выходили на фото отлично, а он сидел и пытался понять, каким образом он мог превратиться в такое. Нет, он, конечно, трезво оценивал свои возможности, понимал, что камера не соврет, и не покажет вместо темных кругов под глазами идеальную молочно-белую кожу, не придаст ей сияние изнутри и не уменьшит рот. Но и таким чудовищем Дитрих себя не видел. В итоге, после нескольких неудачных фотографий, он перестал сниматься вместе со своим классом, чтобы не портить настроение себе, и не веселить одноклассников, ждавших промахов с его стороны.

 Ланц искренне считал себя эстетом. Мог потратить астрономическую сумму на одежду и средства для укладки. Его выводили из себя непонятного вида личности, прикрывающиеся, как ширмой, словами о том, что внешность – не важна, намного сильнее всех интересует красота душевная. С таким раскладом он категорически не собирался мириться, потому что свою душу красивой не считал. От его выходок на ушах стояла вся школа, она же стонала на разные голоса после каждого выпада Ланца. Одна от ненависти и тщетных попыток сдержать, рвущийся наружу гнев, вторая от неописуемого восторга, сходясь во мнении, что Ланц – это нечто. Не всегда логичный и последовательный в своих действиях, грубый и временами откровенно омерзительный в своих поступках – все равно нечто. Просто потрясающий. И это восхищение со стороны окружающих было вполне закономерно, ведь людям свойственно ставить выше себя тех, кто может их унизить, возводя в ранг своих кумиров откровенную мразь. Дитрих с этим заявлением и не спорил. Наоборот, активно подтверждал. Да, да, он именно мразь, но мразь великолепная. Один из лучших образцов, а, может, и лучший.