Г - [13]

Лупцов долго бродил по опушке леса и любовался этими дикими, фантасмагорическими пейзажами. Он думал о том, что Иоанн ошибся или слишком уж переусердствовал в описании конца света. Все выглядело гораздо приличнее и без эфектных апокалипсических штучек с четырьмя всадниками и прочей ерундой. Это выглядело даже красиво, и все безобразное, все, что изуродовал человек, перестраивая мир на свой скудоумный лад, в считанные часы исчезло под этим удивительным покрывалом. Природа исправила все сама. Получилось и гигиенично, и живописно.

Неожиданно Лупцов услышал треск сучьев. Он обернулся и увидел в нескольких метрах от себя лося. Огромный самец с лопатообразными рогами, шатаясь, вышел из леса и остановился. Первое, что пришло в голову Лупцову, это застрелить животное. Он снял с плеча ружье, но вид у сохатого был настолько жалкий, а в глазах читались такие тоска и ужас, что Лупцов опустил ружье. Минуты две постояли друг против друга человек и лесной зверь. За это время Лупцов успел как следует расглядеть лося. Тот почти весь был покрыт голубым налетом, и даже губы его слегка серебрились, а это означало, что животное отравлено и жить ему осталось каких-нибудь пару часов или того меньше.

- Иди, иди, - сказал ему Лупцов. и сохатый опустил голову и медлено вернулся в лес.

На какое-то мгновение Лупцов пожалел, что отпустил животное. Он занервничал, взвел курки, понимая, что может опоздать, - лось уйдет далеко, умрет в непроходимой чаще, и Лупцов не сумеет отыскать его. Но он не был охотником и ко всему живому испытывал уважение горожанина. Едва ли не впервые в жизни Лупцов вывел для себя зависимость таких двух понятий, как убийство живого существа и утоление голода.

На обратном пути Лупцова заставил вздрогнуть человеческий голос. Проходя мимо небольшого овражка, он услышал все ту же просьбу о помощи.

- Игорь, помоги! - каким-то знакомым женским голосом взывало к нему чудовище. Лупцов остановился, попытался вспомнить, кому принадлежит этот голос, но так и не вспомнил. А существо в овраге, очевидно, приняв остановку человека за колебания, закричало жалобнее и настойчивей:

- Игорек, милый, помоги же мне!

Взяв ружье наперевес, Лупцов осторожно пошел на голос. Ему было по-настоящему страшно, пальцы, лежащие на курках двустволки, дрожали, и он боялся, что случайно может нажать посильнее и выпустить в воздух оба заряда, которые неизвестно еще как и когда могут пригодиться.

Чудовище из ямы еще раз дало о себе знать, и Лупцов понял, что подошел совсем близко. Оно было где-то под ним, на самом дне неглубокого оврага, среди махровых серебристо-голубых кустов. Остановившись, Лупцов поискал глазами то место, где оно лежало: едва заметная разница в цвете и редкие волнообразные движения выдавали искусного провокатора.

- Ну, вот он я! - вызывающе крикнул Лупцов.

- Помоги, Игорек, - бессовестно лгал знакомый голос, а Лупцов вскинул ружье, навел стволы на монстра и пробормотал:

- Сейчас помогу. Сейчас ты у меня пообедаешь картечью, жаба инопланетная.

И все же стрелять ему не пришлось. Лупцов вдруг услышал нечто, сильно удивившее его:

- Стреляй, Игорек, стреляй скорее. Не могу больше. - После этих слов руки как-то сами опустились у Лупцова. Некоторое время он в растерянности стоял и смотрел на дно оврага, а тем временем бесформенная масса в яме зашевелилась, прямо посредине ее образовался голубой пузырь размером с футбольный мяч, который словно под рукой невидимого скульптора вдруг обрел форму головы. Постепенно на пузыре обозначились и черты знакомого лица - некой женщины, с вялыми губами и страдальческим взглядом. И тут Лупцов вспомнил, где он видел женщину с подобным лицом. Это было во время неудачного похода в центр города, когда они с Иваном Павловичем зашли во дворик отдохнуть. Это была мать двоих детей из песочницы.

Лупцов вспомнил и только тут заметил, что две голубые женские руки, словно змеи, тянутся к нему из оврага прямо по серебристо-голубому покрову. Руки быстро удлиннялись, а голос при этом, не переставая, душераздирающе шептал:

- Спасибо, Игорек, спасибо, милый!

Осознав .наконец, что происходит, Лупцов отступил на шаг, тряхнул головой, будто избавляясь от наваждения, а затем бросился бежать прочь от страшного места. На бегу он бормотал проклятья, плевался и громко предрекал всей этой нечести самый жуткий и мучительный конец.

Хорошенько обработав сапоги бензином, Лупцов вошел в дом и чуть было не столкнулся с белесым, будто сотканным из тумана, привидением, которое ловко увернулось от столкновения и плавно проследовало в соседнюю комнату. Самое странное было то, что Люцифер никак не отреагировал на появление странного гостя. Он встретил Лупцова как горячо любимого хозяина после долгой разлуки, громоподобно пролаял три раза, что, очевидно, означало: ну наконец-то ты вернулся. А он стоял на пороге дома, почесывал собаку за ухом и думал о том, что либо он давно сошел с ума, либо непонятно каким образом оказался бог знает в каком мире, где при относительном сходстве внешних форм параллельно существует неведомая ему, фантомная жизнь, для которой он, скорее всего, является лишь сверхплотной бесформенной массой или неизвестным природным явлением.