Г. М. Пулэм, эсквайр - [8]

— Как мне кажется, — снова заговорил он, — наша основная задача состоит в том, чтобы создать у всех соответствующее случаю настроение. И, по-моему, ничто не приводит людей в такое отличное настроение, как добрая потасовка.

— Потасовка? — удивился Боб Ридж. — Какая потасовка?

— Бокс. Два хорошо натренированных темпераментных легковеса, показательный матч из десяти раундов… Боксеры возьмут недорого — они ведь заинтересованы в рекламе.

Чарли Робертс с интересом взглянул на Боджо.

— Ты серьезно? — спросил он.

— Удивляешься, да? Я и сам удивился, когда эта мысль впервые пришла мне в голову. Но чем больше размышляешь над этой идеей, тем больше она нравится. Два здоровых молодчика изо всех сил лупцуют друг друга на ринге в университетском дворе Гарварда. Боже, да все зрители спятят от восторга! Они войдут в такой раж, что забудут, где находятся.

— А я-то думал, что главная цель встречи как раз в том и состоит, чтобы каждый помнил, где он находится, — вмешался Крис Иванс.

— Это к делу не относится, — оборвал его Боджо.

— Уж если мы решим приглашать боксеров, — заметил Чарли Робертс, — то почему бы не остановиться на тяжеловесах?

— А это вот к делу относится! — воскликнул Боджо. — Я подумывал об этом, Чарли, но тяжеловесы нам не по карману.

— Хорошо, но тогда почему не пригласить с десяток негров, чтобы они устроили настоящую драку? Вот тогда бы наши ребята и девушки действительно спятили от восторга.

Боджо нахмурился.

— Знаете, ребята, мы собрались сюда вовсе не для того, чтобы высмеивать хорошие предложения. Для этого большого ума не требуется… Боб, тебе нужно зайти в гимнастический зал Майка на Сколей-сквер. Просто зайди туда, повидай самого Майка и спроси у него имена парней, заинтересованных в рекламе. О результатах сообщи мне в начале будущей недели. Тебе все ясно?

— Хорошо, Боджо. Если хочешь, я схожу.

— Итак, колесо завертелось. Ну, а если с боксом у нас не получится? В таком случае снова придется думать о ревю с пением и танцами, не так ли? Чарли, ты еще не получил никакого поручения — почему бы тебе не размяться и не выяснить, не найдутся ли какие-нибудь таланты в нашем выпуске — парни и девушки чечеточники, саксофонисты, трюкачи (нам нужно включить в программу побольше трюков), которые смогли бы показать всякие штуки с картами или выступать с пародиями.

— Да, но у меня нет времени, — поморщился Чарли.

— Ты уже говорил об этом. Оторви-ка лучше от стула свою задницу и займись делом.

Боджо отодвинул стул и поднялся.

— Ну, а теперь, — сказал он, — мне нужно возвращаться в контору. Теперь дело у нас завертелось. Все-таки до чего здорово — посидеть вот так за столом и обменяться мыслями. Я отлично провел время, как и вы, надеюсь. Скоро мы снова соберемся… Да, Гарри…

— Что?

Боджо шлепнул меня по спине и крепко взял за руку.

— Наш Гарри думал, что ему удалось легко отделаться. Но я не забыл о нем. Мы с ним отправимся сейчас в мою контору.

— Послушай, Боджо, — попытался возразить я. — Ведь сейчас уже три часа.

— Ты что, думаешь, я не знаю, что сейчас три часа? — осклабился Боджо. — Но я же не хнычу. Кроме того, я не задержу тебя долго. Твоя работа еще не начиналась… Ну, хорошо. Ребята, вам все ясно? В таком случае — пошли.

Когда мы с Боджо получали на вешалке наши шляпы, в клубе уже почти никого не осталось. Только в читальне все еще торчали четыре старых джентльмена — они могли бы быть ровесниками моему отцу, если бы он еще жил. Джентльмены сидели в мягких, обитых черной кожей креслах, перебирали газеты, и я слышал, как один из них проворчал:

— Во всем виноваты Вильсон и Лига наций.

На улице Боджо снова взял меня за руку.

— Да-с, — сказал он. — А ведь жизнь-то штука невредная, правда?

— Как это понимать — невредная? — спросил я.

— Именно так, как я сказал. В чем дело? Ты чем-то недоволен?

— Да нет, просто думаю. До сих пор я как-то не отдавал себе отчета, что мы живем так давно.

— Черт возьми, что с тобой? — снова удивился Боджо. — Откуда у тебя такие мысли?

— Они пришли мне в голову за столом. Никогда не думал, что мы уже так стары.

— Ну и разговорчик ты затеял. Не так уж мы и стары.

— Положим. Каждому из нас лет по сорок семь.

— Это еще не старость. Возраст человека определяется не цифрой прожитых лет — она ни о чем не говорит, а тем, как человек себя чувствует. Я, например, чувствую себя ничуть не хуже, чем раньше. И ты, я уверен, чувствуешь себя не хуже. Но я догадываюсь, что ты имеешь в виду. Остальные, кто обедал с нами, действительно выглядят ужасно. И только потому, что не заботятся о себе, пренебрегают физическими упражнениями, много нервничают.

— А может, обстоятельства заставляют их нервничать?

— И все равно не нужно нервничать. Взгляни на меня. Я никогда не нервничаю.

Боджо еще сильнее сжал мою руку и пошел быстрее, делая широкие, пружинистые шаги, словно молодой, полной грудью вдыхая влажный весенний воздух. Перед станцией метро по-прежнему стояла толпа — моряки, болтавшие с девушками в узких шелковых платьях, два-три газетчика, слепой, старуха, кормившая голубей хлебными крошками из коричневого бумажного кулька.

— Вот уж чего у меня не отнимешь, — снова заговорил Боджо, — это умения расшевелить людей, заставить их работать.