Футуристы. Первый журнал русских футуристов. № 1-2 - [6]

Что есть «уа» что есть «ау»

(Целует склоненного ребенка)

Птица отэу, отэу!..

Ворона Каа-а!

Гроб леунностей младых

Веко тяжкое упало

Смертич смерч снег жених

Я всю жизнь тебя искала

Сетич

Мелководы в дальних водах

Рыбных игр звенит струя

Манна манна даль свободы

Дети дети это я!..

1906 года

(Инструменты игры)

Зналь

Бежаль

Леталь

Цветаль

Писаль

Звучаль

Скучаль

Свисталь

Грохотня

Стучаль

Звенель

Сопель

Скрипель

Визжаль

Свирель

Выль

Гудель

Бряцаль

Лепетня

Дышаль

Свиристель

Верещаль

Пищаль

Распевня

Стональ

Любиль (лира)

Ревель

Урчаль

Ворчаль

Реунница

Скрипельница

Трескунки

Свистунки

Свиристок

Свиязка

оюнелых тучегонностей младых

невинь медокогласная сидела на кусте

Мужуния Мужуния

вдвоем ворожили на общем кусте

Что были — не знаю. Что еси — не хочу

Что будет — рыдаю! что будет — молчу

  Женун и жеуль

  Мы один в дреме лесной

  Мы в друг друга влюблены

  Не подруги не жены

  Мы друг в друга любуны

  Поженовники, Полюбовники

  Не невесты Ни жены

  Мы один в стране зеленой.

Бенедикт Лившиц

Киев

Поправ печерские шафраны,

Печально чертишь лоб врага

Сквозь аракчеевские раны

В оранжерейные снега,

Чтоб Михаил, а не Меркурий

Простил золотоносный рост,

Соперничающий в лазури

С востоками софийских звезд,

За золотые, залитые

Неверным солнцем первых лет

Сады, где выею Батыя

Охвачен университет.

Николай Бурлюк

«Ко мне вот-вот вдруг прикоснуться…»

Ко мне вот-вот вдруг прикоснуться,

Уж ветер волос шевелит,

И заклинанья раздаются

Под сводом безразличных плит.

Но я молю с кривой улыбкой

Твою изменчивую лень,

Что если бы, хотя ошибкой,

Ты на меня роняла тень

И если б твой любовник вялый,

Покорный медленным устам,

Прикрыл хотя частицей малой

Моих телес заметный гам.

Сереет сумрак подземелья,

Врагов звончее голоса,

И кроет от ночного зелья

Мой лоб кровавая роса.

«В глубоких снах…»

В глубоких снах.

Меня прельстила

Прозрачным взглядом синих льдов

И маленький цветок носила

Под говор медленных годов,

Теперь же я и сух и пылен

В гербариях полночных лиц

Твою тропу ищу бессилен

На улицах пустых столиц.

Ночная смерть

Из равнодушного досуга

Прохваченный студеным вихрем

Площадку скользкую вагона

Ногою судорожною мину,

И ветви встречные деревьев,

Взнеся оснеженные лица,

Низвергнутся в поляны гнева,

Как крылья пораженной птицы.

«Слегка проворные глаза…»

Слегка проворные глаза

Под равнодушными стенами

Ужели вы не указали

Тот путь простой к сторонним тучам,

Морозны окна и витрины

Вдоль расколовшейся толпы,

А взор принес живые крины

В насквозь прошедшие шипы.

«Я должен голос неизменный…»

Я должен голос неизменный

Из-за угла природы ждать,

Я должен средь людей искать

Того, кто носит знак немного сгорбленной камены.

Игорь-Северянин

Процвет Амазонии

Въезжает дамья кавалерия

Во двор дворца. Под алый звон

Выходит президент Валерия

На беломраморный балкон.

С лицом немым, с душою пахотной,

Кивая сдержанным полкам,

Передает накидок бархатный

Предупредительным рукам.

Под полонез Тома блистательный

Она садится на коня,

Командой строго-зажигательной

Все эскадроны съединя.

Сойдя олилиенной лестницей,

Она идет на правый фланг,

Где перед нею, пред известницей,

Уже безумится мустанг.

От адъютанта донесения

Приняв, зовет войска в поход:

Ах, наступают дни весенние

И надо же найти исход.

С тех пор, как все мужчины умерли —

Утеха женщины — война.

Мучительны весною сумерки,

Когда призывишь — и одна.

Но есть страна, mesdames, доверие,

Где жив один орангутанг,

«И он», воскликнула Валерия,

«Он будет наш! Вперед, мустанг!»

И увядавшая лавзония

Вновь заструила фимиам…

Так процветает амазония,

Вся состоящая из дам.

Владимир Маяковский

Еще я

Улица проваливалась как нос сифилитика.

Река сладострастия растекшееся в слюни.

Отбросив белье до последнего листика

Сады похабно развалились в июне.

Я вышел на площадь выжженный квартал

Одев на голову как рыжий парик

А людям страшно у меня изо рта

Шевелит ногами непрожеванный крик

Как трактир мне страшен ваш страшный суд

Меня одного сквозь горящие здания

Проститутки как… на руках понесут

И покажут… в свое оправдание

И… заплачет над моей книжкой

Не слова а судороги смешивая комом

И побежит по… с моими стихами под мышкой

И будет задыхаясь читать их своим знакомым.

Утро Петербурга

В ушах обрывки теплого бала

А с севера снега седей

Туман с кровожадным лицом каннибала

Жевал невкусных людей

Часы нависали как грубая брань

За 5-м навис 6-й.

А с крыш смотрела какая-то дрянь

Величественно как Лев Толстой.

Проза

Велимир Хлебников

Юноша Ямир

Юноша ЯМир.

Я клетка волоса или ума большого человека, которого имя Россия?

Разве я не горд этим?

Он дышит, этот человек, и смотрит, он шевелит своими костями, когда толпы мне подобных кричат долой или ура Старый Рим как муж наклонился над смутной темной женственностью севера и кинул свои семена в молодое женственное тело.

Разве я виноват что во мне костяк римлянина.

Побеждать, Завоевать, владеть и подчиняться — вот завет моей старой крови.

Простая повесть

Небозобый гуллит, воркует голубь.

У дальних качелей, как вечер, морщиниться, струиться платье.

Даокий проходит по полю у тополя юноша.

Ноги, как дни и ночь суток, меняют свое положение.

Вечер вспыхнул; без ночи возникли утра поднятых рук. Его ресницы — как время зимы, из которой вынуты все дни, и остались одни длинные ночи — черные.

Остались шелковые дремлющие ночи.