Футбольный театр - [46]

Итак, выбор сделан. И вот теперь, в поезде набросились сомнения. Все вдруг осветилось с другой стороны, все заработало на подрыв моей веры.

Я успокаивал себя надеждой на то, что в Свердловске удастся совместить футбол с театром. Лгал себе в глубине души, зная наперед, что ничего из этого не выйдет. Я мог сочетать три больших, трудных дела: учиться в ГИТИСе, работать в «Синей блузе» и играть в большом футболе. Но два – тренировать команду и играть на сцене – мне не под силу, ибо тренерская работа забирает человека всего, без остатка.

Но еще в поезде, поближе к Свердловску, один разговор помог мне отсечь сомнения, погасить тревогу, понять, что решение, принятое мною, правильное.

У меня оказался разговорчивый, дотошный сосед. Он беззастенчиво допытывался – видимо, по праву пожилого человека, вступившего в беседу с молодым, – кто я да что? Отвечал ему скупо. Но даже по таким ответам несложно было разобраться в моих делах.

– Миша, вы сумасшедший! – сказал старик, узнав, от чего я уехал и к чему стремлюсь. – На первой же остановке пересаживайтесь в обратный поезд! На что вы сменили искусство, сцену? Может быть, карьеру известного певца, актера – на футбол?! Неужели вам интересней работа ногами, чем головой?!

– Извините, Александр Николаевич, но вы так говорите оттого, что немного наслышаны о первом и совсем ничего не знаете о втором.

– А что там знать, Миша, голубчик?! Человек повесился, если б постоянно сознавал, что отдает свою жизнь ничтожному делу. Поэтому, чтобы успокоить себя, он становится на путь самообмана и старается доказать себе, убедить в высокой сложности и значимости пустяка, которым увлекся…

– Опять-таки извините, но в вашем возрасте люди не меняют убеждений, как бы явно ошибочны они ни были. Поэтому не стану заниматься никчемным делом – переубеждать вас. Но даже если встать на вашу точку зрения и считать, что футбол – штука несерьезная, то и тогда я поступил правильно. И сейчас, начав рассуждать вслух, убеждаюсь в этом окончательно. Ведь я не играть еду, а учить! И не просто, а тончайшим приемам, высшей математике этого дела, еду профессорствовать в аспирантуру – тренировать мастеров!

– Но вы подумайте, Миша, театр…

– А что театр? В театре я лишь играю образ, а здесь… Учить, воспитывать человека, лепить… тоже образ! Только не игрушечный – настоящий. К тому же… Многие актеры хотели бы стать режиссерами. А тренер – тот же режиссер. Но разница в том, что театральный режиссер один раз ставит спектакль, и потом его повторяют десятки раз. А здесь каждая игра – премьера.

– Но вам не жалко, что столько сил затратили, овладели музыкальным искусством, и все впустую?

– Не впустую. Это пригодится. Суть техники музыканта-инструменталиста и техники спортсмена, как это ни странно вам покажется, одна и та же – и там и тут все сводится к владению мышцами. В обоих случаях главное – добиваться автономии мышц, более того, заставить отдыхать все, кроме тех, которым положено в данный момент работать. Так вот, музыканты это умеют делать гораздо лучше, чем спортсмены. Они отлично знают эту кухню. У них чутье на целесообразность движений. Я не знаю, что получится из меня, но в принципе тренер, владеющий музыкальным инструментом, – специалист с большим преимуществом. Отбирая на эту должность, я бы отдавал предпочтение спортсменам, которые хорошо играют на фортепиано, скрипке…

А наш поезд уже медленно вползал в тень вокзального здания. Громыхнул наконец буферами и замер. Тяжело и гулко отдувался паровоз. И это его «пакс… пакс…» откликалось в моей душе щемящей тревогой. Но теперь уже сомнений не было: я должен ступить на перрон своей новой жизни – той, что сам избрал вопреки мною же задуманным и с таким упорством осуществляемым планам. Легкость на сердце, с которой я ехал последние километры и которая пришла ко мне по той лишь причине, что, убеждая соседа, убедил самого себя, теперь как рукой сняло.

Я сошел на платформу, поставил чемоданы и за спиной услышал два слова…

– Михаил Павлович!

Я даже не сразу понял, что это относится ко мне, рефлекс на такое обращение еще не сложился, ибо отчество к моему имени приставляли крайне редко. Действующие спортсмены бывают обычно Мишами, Васями, Петями. Молодые актеры тоже… «Михаил Павлович» обязывало меня к новому поведению, непривычному, неопробованному, более замкнутому, ответственному, требовательному и даже жесткому. Мне предстояло сыграть роль мужа, хотя в душе я по-прежнему чувствовал себя юнцом.

Жаль свободного, легкодушного Мишу Сушкова!

Трое остановившихся у меня за спиной, не увидев должной реакции, собирались пройти мимо. Когда я наконец повернулся, один из них раскрыл было рот, чтобы извиниться, но я обратился сам:

– Вы встречаете Сушкова?

– Михаил Павлович? А мы уж хотели дальше идти… Моя фамилия Фролов. А это Цвиклич и Ананьев – члены совета «Динамо»…

Лицо Ананьева показалось мне знакомым. Но среди своих знакомых свердловчан не припоминал. Однако сразу же выяснилось, что Ананьев – москвич, в Свердловске недавно.

По праву земляка он повел разговор. Задал несколько дежурных вопросов типа: «Ну, как там Москва? Что там нового?…» И быстро выдохся. Дальше беседу пришлось поддерживать мне.