Футболь. Записки футболиста - [46]
«Ну что, Санек, заиграл в свою…» Обычно «заиграл» означало, что заиграл, то ли в основе, то ли вообще на своем месте показал максимум своих возможностей, реализовал себя. Добавка «в свою» означала, что «в свою игру». Но «игра» как всегда не добавлялась, и получалось образное, многозначное выражение — «заиграл в свою», т. е. в любом смысле, но в противоположном. В этом весь секрет наоборотного, ирреального, зазеркального мира футбола. В лексике, в образах, в словечках он выражался еще точнее. Допустим, ты играл все время, ну, два-три матча хорошо, и четвертый, как уже определено было раньше, «отвозил тачку». Идешь понурый с поля и слышишь от своих же друзей — «Санёк, не переживай, заиграл в свою…» Отсюда весь строй мысли от противного. Не пил, не гулял, был в порядке, играл в основе — вдруг закирял, загулял, задымился, сел на банку — вот и говорят — «заиграл в свою…» Отсюда все — шел по улице, вдруг зацепился за проволоку, упал в канаву — «заиграл в свою», поймал телку и она тебя наградила — «заиграл в свою». Откуда это? Очевидно, от мимолетности состояния игры — она промежуток меж двух темнот, всплеск. Игра, прелесть, это чужая, чужое, «заиграл в свою», заиграл в свое обычное состояние от небытия до небытия, игра — свет, жизнь, но нечто потустороннее, твое, но чужое. На поле в лучшей форме, с мышцами, рвущимися из кожи, это от Бога, а в шашлычной на «Автозаводской» с синим стаканом водки и рыгаловкой потом — «заиграл в свою»…
Когда-то, говорят, играли просто с мячом, отбирая его друг у друга, но потом подняли глаза к небу, поняли, что если жизнь ограничена, то и поле игры должно быть ограниченным. Нарисовали прямоугольник и поставили в ворота человека, который обладает единственной привилегией — брать мяч руками, прерывать ход игры, — вратаря. Это уникальное допущение, ибо по правилам он может все то же, что и полевой игрок, если покинет ворота, плюс играть руками в штрафной. Единственный, кто внес равновесие в мир, — это Бог. Единственный, кто может вывести мир из равновесия, — это человек, совершающий поступок на уровне Бога. Так вот, кто это делает, — тот, кто забивает гол, — он взрывает пространство, он поднимает стадион на ноги, он не просто мячом пересекает линию запредельного, он прорывается в другое пространство, где ему соперник — Творец. Случай гола неслучаен: Бог захотел сравнения себя с человеком, с человекобогом. Лучшие игроки, забивалы, слишком много раз искушали Господа показать свою слабость — человека, который может соперничать с ним, и поэтому после нескольких великих попыток поселял в нем дьявола. Отсюда разрушение семей, быта, саморазрушение после завязки, мучения, болезни, метания духа. Бог гневается, а футболист не понимает, отчего его бросает, спившегося, то в петлю, то под колеса. «Санёк, не запьешь — не заиграешь», — это говорили мне тогда, когда я еще только начинал, но меня уже искушали дьяволята, готовя к большому злу, которое, как известно, человек совершает прежде всего против самого себя. Но я держался, искушение футболом было для меня самым великим прегрешением в моей жизни, ибо я пытался стать на уровень Творца. А он именно этого не прощает. И все-таки искушение велико — забить и нарушить линию разделения между высоким и низким, между бытовым и божественным, заставить людей вздрогнуть и ликовать именно из-за тебя, а не из-за НЕГО. Это и есть искушение! Вот почему многие великие игроки — великие страдальцы, их жизнь — это жертва Творцу за уровень Творца. Так погибли великие — Стрельцов в 53 года от рака, Виктор Понамарев, выбросившись в пролет между этажами, Валера Воронин, переползавший спившимся проспект имени главного гэбэшника страны, изощренного прокуратора совдепии Андропова, наконец, Анатолий Кожемякин, которого, как огромными ножницами, разрезал лифт собственного дома, когда он застрял в нем и, разбив стекло, пытался выбраться из него на крик жены… Это только великие примеры, а сколько забытых ныне погибли так? — блестящий футболист Виктор Сучков, которого забрало море и выбросило его великолепное тело на берег Коктебеля, два дня болтая его, как пробитую лодку на волнах, напоминая — не надо, не надо так хорошо, дьявол не прощает. Когда его хоронили все друзья футболисты, то в тишине поминальной комнаты «ритуальная женщина» дважды путала его отчество, ибо для нее это был обычный покойник из десятка в день. На что, сам уже теперь покойный, Валера Захаров, тихо, но неожиданно на весь зал прошептал — «Виктор Иванович, сука…» Кто мстит, кто совращает… Больше твари земные. Никогда не забуду историю, как два великих португальца Эйсебио и Колуна, счастливые после выигранной игры, бросились в зеленый клубный бассейн после душа, да так и застыли в нем, ибо мстящие конкуренты подключили ток высокого напряжения к воде. Их тряхануло так, что после долгого лечения они так больше и не заиграли. Великие, они так и стоят перед моими глазами впаянными в огромный кусок электрической воды бассейна. За что они рассчитались, кто оплатил электроэнергию дьявола? «Акулы среди нас» (Г.Аполлинер).
Данная книга была написана одним из немногих уцелевших крымчаков – Александром Ткаченко. Будучи неразрывно связанным со своими истоками, известный русский поэт и прозаик поделился историей быта, культуры и подчас очень забавными обычаями уникального народа. Александру Ткаченко, который сам признавался, что писал «на основании элементов остаточной памяти», удалось запечатлеть то, что едва не кануло в лету. Мало кто знает, что нынешний город Белогорск до 1944 года имел название «Карусабазар» и был главным центром крымчаков – коренных жителей Крыма, исповедовавших иудаизм.
«Левый полусладкий» — очень неожиданная, пронзительная вещь. Это сага о любви — реальной и фантастической, скоротечной и продолжающейся вечно. Короткие истории таят в себе юмор, иронию, иногда сарказм. Как знать, не окажутся ли небольшие формы прозы Александра Ткаченко будущим романом в духе прошлого и грядущего столетия?
Воспоминания Е.П. Кишкиной – это история разорения дворянских гнезд, история тяжелых лет молодого советского государства. И в то же время это летопись сложных, порой драматических отношений между Россией и Китаем в ХХ веке. Семья Елизаветы Павловны была настоящим "барометром" политической обстановки в обеих странах. Перед вами рассказ о жизни преданной жены, матери интернациональной семьи, человека, пережившего заключение в камере-одиночке и оставшегося верным себе. Издание предназначено для широкого круга читателей.
Монография посвящена жизни берлинских семей среднего класса в 1933–1945 годы. Насколько семейная жизнь как «последняя крепость» испытала влияние национал-социализма, как нацистский режим стремился унифицировать и консолидировать общество, вторгнуться в самые приватные сферы человеческой жизни, почему современники считали свою жизнь «обычной», — на все эти вопросы автор дает ответы, основываясь прежде всего на первоисточниках: материалах берлинских архивов, воспоминаниях и интервью со старыми берлинцами.
Резонансные «нововзглядовские» колонки Новодворской за 1993-1994 годы. «Дело Новодворской» и уход из «Нового Взгляда». Посмертные отзывы и воспоминания. Официальная биография Новодворской. Библиография Новодворской за 1993-1994 годы.
О чем рассказал бы вам ветеринарный врач, если бы вы оказались с ним в неформальной обстановке за рюмочкой крепкого не чая? Если вы восхищаетесь необыкновенными рассказами и вкусным ироничным слогом Джеральда Даррелла, обожаете невыдуманные истории из жизни людей и животных, хотите заглянуть за кулисы одной из самых непростых и важных профессий – ветеринарного врача, – эта книга точно для вас! Веселые и грустные рассказы Алексея Анатольевича Калиновского о людях, с которыми ему довелось встречаться в жизни, о животных, которых ему посчастливилось лечить, и о невероятных ситуациях, которые случались в его ветеринарной практике, захватывают с первых строк и погружают в атмосферу доверительной беседы со старым другом! В формате PDF A4 сохранен издательский макет.
В первой части книги «Дедюхино» рассказывается о жителях Никольщины, одного из районов исчезнувшего в середине XX века рабочего поселка. Адресована широкому кругу читателей.
Из этой книги вы узнаете о главных событиях из жизни К. Э. Циолковского, о его юности и начале научной работы, о его преподавании в школе.