Футбол на снегу - [12]

В День рыбака он приготовил царский обед, но все испортил тем, что, разгуливая по столовой, заглядывал в глаза и с притворной скромностью спрашивал: «Ну как?»

Благодарного слушателя Федюков нашел в лице камбузника.

— …и потом соус. Бульончик, значит, туда отвар из трюфелей, вскипятил мадеру, мелко нарубил трюфели…

— Мадера, — обмирает Серега. На его детском лице полыхает отсвет красивой жизни шеф-повара Федюкова.

После ужина, надраив до блеска кастрюли и вымыв камбуз, Серега возвращался в каюту. В изголовье его кровати вместе со спасательным пробковым поясом валялся том шекспировских хроник. Зуев, если он не потрошил рыбу и не пропадал на камбузе, в свободное время читал Шекспира. Это была замечательная картина.

Тут надо сказать, что Серега, по примеру некоторых моряков, перестал бриться и начал заботливо холить свою бороденку. Борода росла плохо, зато бакенбарды вились на диво.

Как-то лежа на кровати и теребя курчавые бакенбарды, Серега вслух читал «Генриха IV», ту сцену, где разговаривают деревенские судьи Шеллоу и Сайленс, и первый рассказывает, как он учился в колледже и перечисляет своих бывших однокашников. Заметив, с каким мучением Серега продирается сквозь чащу английских имен, я посоветовал ему заглянуть в примечания. Полистав книгу, он обнаружил, что Дойт — значит грошик, Скуил — пискун, Стокфиш — вяленая треска. Серегу это развеселило. Оказывается, он и сам думал, что имена эти значащие. Поэтому когда он не мог уловить смысл пикантного разговора трактирщицы с полицейским о дюжине подушек, он уже знал, что делать. Авторы комментариев его просветили. Серега был в восторге. Он перестал читать Шекспира и обратился к примечаниям в конце книги. Таким образом я получил возможность убедиться в справедливости чеховской сентенции, что не Шекспир главное, а примечания к нему.

Не знаю, дочитал ли Серега хроники. По-видимому, «Генрих IV» в достаточной мере удовлетворил его интерес к Шекспиру. В конце рейса я заметил у Сереги другую книгу. Это был «Охотничий минимум».

Сноровки Зуеву не хватало, моряком он был еще зеленым, вот и приходилось вертеться. Выручала Серегу молодость. Чтобы отдохнуть, времени ему требовалось самая малость. Когда после подвахты, разбитые, мы устало разбредались по каютам, Серега продолжал толкаться на палубе, заходил в рубку, приставал с бесконечными вопросами к штурманам. Его интересовало все: рыбы, птицы, чужие корабли, локаторы, машины. Он подолгу вертелся на ходовом мостике, и моряки стали звать его «дублером капитана». Серега собрал большую коллекцию морских звезд и раковин, сделал несколько чучел из омаров, а однажды притащил в каюту акулу-катран. Он собирался вскрыть ее и посмотреть, что там у этой твари внутри.

Однажды мы стояли у базы «Рыбный Мурман», Я вышел покурить на палубу и увидел Зуева. Он возвращался с базы веселый, нагруженный пакетами и свертками. Точно коробейник, он развернул свои покупки и пригласил меня полюбоваться ими. Я порадовался вместе с Серегой, но заметил, что свитер, пожалуй, немного старомоден.

— Зато теплый, — сказал Серега. — Отцу в самую лору будет.

Себе он ничего не купил. Два красивых спортивных костюма предназначались младшим, не то братьям, не то сестрам.

— Это малышам, — сказал Серега.

Малышам!

Сам-то он был кем со своим вечно открытым от удивления ртом? В море взрослеют рано.

ТАКИЕ ДОЛГИЕ РЕЙСЫ

Выло тихо, садилось солнце, ровно стучала машина. У нас на траверзе шли два траулера. Они тянули свои тралы в золотой закатной пыли сосредоточенно, словно в глубокой задумчивости. Знакомая картина. Ничего примечательного в ней не было, но я почему-то подумал: вот и прошли три с половиной месяца, впереди еще один, тридцать дней, несколько десятков тралений, спуск-подъем, вахта-подвахта, работа…

Перед рейсом я зашел к своим коллегам, в редакцию рыбацкой многотиражки. Молодой сотрудник разговаривал с капитаном, вернувшимся из Атлантики.

— Четыре месяца в море, сто двадцать дней без берега, — вздыхал юный газетчик. — Очень медленно, должно быть, тянется время.

— Да нет… Скорее, наоборот. — Капитан помолчал. — Или это потому, что я уже пожил дома.

Он дома — два дня. За два дня капитан обжился — новые дела, новые люди, встречи — и не может сейчас сказать, много это или мало — четыре месяца. То есть, умом он, конечно, понимает, что четыре месяца — срок большой, но теперь они слились для него в один короткий, уже исчезнувший миг — рейс. Как быстро, должно быть, как незаметно стареют люди в этих атлантических рейсах.

АТЛАНТИДА

Мы стоим у базы.

Пересменок. После работы в рефрижераторном трюме страшно ноет спина, саднит во рту. Вылезешь на палубу и вдруг заметишь, какая тихая ночь над океаном. Неужели надо было четыре часа ворочать короба с мороженой рыбой, чтобы увидеть это.

Я лежу на шлюпочной палубе. Судно чуть покачивается, надо мной среди звезд легонько ходит мачта. Поднимается луна — оранжевый диск с оплывшими краями. Лунный свет над черной водой похож на зарево городских огней. И кажется, что город этот и в самом деле существует — Атлантида, встающая из океанских пучин.

РВАНЫЕ КВАДРАТЫ