Фультон - [22]
Еще более сильное впечатление произвело на него собрание картин лучших мастеров живописи в Королевской галерее, куда Вест, как придворный художник, имел свободный доступ.
Бессмертные полотна Рембрандта, Ван-Дейка и Тициана каждым своим мазком говорили Фультону, как бесконечно далек он от этих вершин мирового искусства. Рядом с ними по праву стояли замечательные портреты работы Рэберна, Гэнсборо, Рейнолдса и Ромнея.
— Вот, взгляните, — говорил Вест сопровождавшей его молодежи, — на портрет юноши. Здесь Гэнсборо, которого я считаю после Рейнолдса величайшим портретистом нашего времени, скупыми, немногими средствами достигает вершин выразительности. Немного приподнятая левая бровь и насмешливо сжатые губы говорят нам о характере модели гораздо больше, чем любой рассказ. Старику Гэнсборо сейчас шестьдесят лет, но кисть его еще не теряет своей силы и свежести. Ha-днях я попрошу у него позволения посетить с вами его мастерскую. Вы увидите, что он является также замечательным пейзажистом. К сожалению, он держит почти все эти ландшафты У себя в мастерской. Я не знаю лучшего изображения английской природы, чем у Гэнсборо.
— Здесь, в этом зале, ряд портретов Рейнолдса. Говорят, что он подражает в них одновременно Рубенсу, Корреджу, Ван-Дейку и Тициану. Что ж, это неплохие примеры. Рейнолдса справедливо называют вернейшим зеркалом нашего времени. Пройдут годы, и добрую старую Англию будут изучать по рейнолдсовским неповторимым портретам. Но… вам, дети мои, сегодня повезло. Смотрите — вот и сам их создатель…
Навстречу Весту и его молодым спутникам шел, щуря глаз и тяжело опираясь на камышовую палку, краснолицый, немного сутулый старик в старомодном пудренном парике. Несколько позади почтительно семенил секретарь с об’емистой папкой бумаг. Рейнолдс в то время был уже у конца своего жизненного пути. Вскоре, в 1787 году, он умер шестидесяти четырех лет от роду, овеянный славой величайшего портретиста Европы, в звании президента основанной им в 1768 году Королевской академии художеств. Его сильная яркая кисть с одинаковым искусством передавала и надменные черты придворных короля Георга и нежные детские личики.
Работоспособность Рейнолдса была поистине изумительна. За сорок лет им написано до семисот картин и портретов. В то же время Рейнолдс не выносил спешки и незаконченности. Каждую свою новую картину он стремился сделать лучше предшествующей. Говорят, что на вопрос одного посетителя его мастерской о детали какой-то картины, он отвечал, что под слоем красок этой картины есть еще десять других, из которых одни лучше, другие похуже…
Последние два года зрение начало изменять великому английскому портретисту, поэтому он не сразу узнал подошедшего к нему Веста.
Молодежь скромно отошла в сторонку и пыталась уловить хоть несколько слов из разговора двух знаменитостей. Слова их так же, как и их картины, должны быть сохранены для потомства.
Но будущие художники ошибались. Разговор шел всего-навсего о последних академических интригах и закулисных придворных слухах. Сэр Джошуа Рейнолдс, баронет, был очень чуток к малейшим веяниям придворной политики.
Вест не раз говаривал Фультону, что для успеха в живописи надо иметь фунт таланта на десять фунтов упорства и прилежания. Последними двумя свойствами Фультон был одарен достаточно. Но талант… Вест не говорил ничего, но, глядя на работу Фультона, все чаще принимал какой-то скучающий вид. Правда, Фультон делал некоторые успехи — неуверенная размытая линия контуров постепенно делалась точнее и крепче, соотношения между светом и тенью в карандашных рисунках все больше приходили в необходимое равновесие. Несколько лет упорной работы, и из Фультона вышел бы недурной живописец… средней руки.
Это начинали понимать и учитель и ученик.
Но последние роли не привлекали честолюбивого юношу. Фультону много раз еще пришлось посетить картинную галлерею в Сент-Джемском дворце. Благодаря связям Веста, Фультон познакомился с частным собранием картин герцога Девонширского и других английских магнатов. Десятки полотен Рубенса и Ван-Дейка прошли перед восхищенными глазами молодого американца.
Тайком от Веста, запираясь в своей мансарде, Фультон пытался набросать что-нибудь подобное тому, что он видел. Увы, получалось нечто угловатое и неестественное, ничем не напоминающее только-что виденные им картины старых мастеров живописи. Все чаще начали возникать в нем сомнения в своих художественных способностях.
— Один фунт таланта и десять фунтов старания…
А если вместо фунта — один золотник? Но Фультон упорно гнал от себя эти мысли и с удвоенной энергией отдавался работе.
Через два года обучения Вест разрешил Фультону перейти от угля и карандаша к копировке картин масляными красками. Благодаря своей природной наблюдательности и зоркому глазу, Фультон очень скоро сделал в этой области большие успехи, заслужив даже одобрение Веста.
Занятия живописью не заглушили в Фультоне прежнего интереса к механике. Детские увлечения выветриваются не так уж легко. Технические музеи, физические кабинеты и механические мастерские Лондона часто видели у себя высокого серьезного юношу, проявлявшего большее любопытство, чем это полагается обычному посетителю. Здесь его учителями сделались чудаки в очках с серебряной оправой, корпевшие над замысловатыми механизмами часов, старые механики, жившие в мире своих шестеренок, рычагов и приводов, закоптелые, точно пропитанные дымом, литейщики вульвичских арсеналов. Фультон сам не понимал хорошенько, почему его так влечет к этим токарным станкам и литейным.
