Фугас - [53]
Досказать ему не дали, загремел покрытый льдом полог палатки, в проеме показались перепачканные глиной сапоги, красное с мороза лицо замполита. Ему не удивились, никто не стал прятать стаканы:
— Садись с нами, комиссар, выпей с разведчиками.
Капитан заглянул в прозрачную бездну стакана, тронул седоусого за рукав тельняшки:
— Ты, Степаныч, заяц стреляный, поэтому коней пока попридержи. Пить больше не давай, но и спать уже не укладывай, а то будут как вареные. Через три часа выступаем. Надо держаться, пока не доберемся до комендатуры.
Замполит опрокинул в себя стакан и, закусывая на ходу, пятнистым медведем полез из палатки. Степаныч собрал посуду, убрал ее в один мешок:
— Ша, братцы! Давайте потихонечку собираться, скоро выступаем.
Подъем объявили на час раньше. Собрали палатки, загрузили в «Уралы» оставшиеся дрова, вещи, прицепили к тягачам полевые кухни. Оставленный лагерь напоминал разворошенный муравейник: на истоптанном сапогами снегу чернели проталины от палаток, тут же рыскали голодные собаки, вылизывающие консервные банки. Грязно-серая ворона задумчиво сидела на куче брошенных автомобильных покрышек, внимательно наблюдая за снующими туда и сюда людьми. Одна разведывательно-дозорная машина стояла в начале колонны, другая ее замыкала. Багровый от гнева Степаныч высунулся из люка головной машины и, перекрикивая рев моторов, стал что-то орать, стукая себя по голове и тыкая пальцем в командирскую машину. Замполит толкнул в бок дремлющего прапорщика — техника по вооружению:
— Ты поставил пулеметы на БРДМ?
Техник стал оправдываться:
— Пулеметы получил поздно ночью, да еще и в смазке, поставить не успел.
Не слушая его, замполит процедил:
— Не успел, значит. Надо было ночью разведчиков поднять, они бы сами все поставили. Теперь молись, если начнется заварушка, тебя или чехи расстреляют, или Степаныч лично к стенке поставит.
Плюнув в сторону командирской машины, Степаныч полез внутрь БРДМа. Пощелкав тумблером радиостанции, объявил:
— Ну, хлопчики, если доберемся живые, поставлю Господу самую толстую свечку.
Впереди колонны встал «уазик» военной автоинспекции, ротный дал отмашку, колонна тронулась. Степаныч пододвинул к себе цинк с патронами, стал набивать магазины. Андрей Шарапов, тот самый разведчик, который ночью не пил, сосредоточенно крутил баранку, мурлыкая себе под нос: «Афганистан, Молдавия и вот теперь Чечня оставили на сердце боль утра-а-ты». Сидящий за пулеметом Сашка Беседин, по кличке Бес, внезапно спросил:
— Андрюха, а ты ведь вчера не досказал, что с долларами-то вашими получилось?
Шарапов помолчал, потом нехотя ответил:
— Доллары оказались фальшивыми, во всяком случае, так нам объявили. Я много думал над этим, нас или чехи развели, оставив приманку, чтобы мы задержались, или… или нас просто-напросто кинули наши.
Дальше ехали молча. Степаныч, кряхтя, натянул на бушлат бронежилет, надвинул на лицо маску и полез на броню. Колонна извивалась серо-зеленой змеей, рычали моторы, стволы пулеметов хищно и настороженно смотрели по сторонам дороги. Не останавливаясь на блокпосту, пересекли административную границу с Чечней, минводские милиционеры, несущие службу и досматривающие весь транспорт, отсалютовали колонне согнутыми в локте руками.
Из открытого люка высунулся Гизатуллин, подставил сонное страдающее лицо под холодный ветерок, потом протянул Степанычу алюминиевую фляжку. Тот отрицательно покачал головой. Колонна прошла через какое-то село. Позади остался деревянный столб с расстрелянной табличкой… — юрт.
Через несколько минут двигатель БРДМа чихнул и смолк, колонна встала. К машине бежал ротный, матерился. Увидев Степаныча, замолчал. Шарапов уже копался в моторе.
— Командир, — обращаясь к Степанычу, закричал Андрей, — бензонасос навернулся, я попробую отремонтировать, но работы на час, не меньше!
— Ты вот что, товарищ майор, — сказал Степаныч, — давай ставь впереди второй бардак и уводи колонну. А нам оставь ваишный «уазик», через часок мы вас догоним. — Чуть слышно бормотнул: — Если останемся живы. Не нравится мне все это, ох, не нравится.
Снял с плеча автомат, передернул затвор, загоняя патрон в патронник. Колонна шла мимо, разведчики вылезли на броню, махали руками и автоматами. Степаныч распоряжался:
— Так, гвардейцы, расслабуха кончилась. Всем оружие зарядить, в лес не ходить, из-под прикрытия брони не высовываться, снайперов и растяжки на этой войне еще никто не отменял.
Прошло минут десять. Порвалась прокладка на крышке бензонасоса, и топливо не попадало в карбюратор. Замерзшие пальцы не слушались, и Шарапов чертыхался вполголоса.
Прапорщик-автоинспектор дремал в кабине «уазика», разведчики, привычно рассредоточившись, держали окружающую местность под прицелами автоматов. Гизатуллин остановил красные «Жигули». Водитель, молодой чеченец, пообещал привезти бензонасос с «ГАЗ-53». Степаныч переговоров не слышал, вместе с Шараповым копался в движке. Минут через пятнадцать-двадцать показался «жигуленок». Гизатуллин обрадованно потер ладони:
— Сейчас поедем.
Что-то в приближающейся автомашине не понравилось Степанычу, он спрыгнул с брони, передвигая автомат с плеча на живот. Почти одновременно с ним, не доезжая до разведчиков метров 50–70, машину занесло на скользкой дороге, и она встала боком. Приспустились стекла, и по машине разведчиков один за другим ударили огненные струи из автоматов. Маленькие жалящие пули кромсали обледенелый наст дороги, дырявили жесть «уазика», рикошетили от объятой пламенем брони. Андрей Шарапов, наполовину свесившись из люка, лежал на броне, на его спине горел бушлат. Гизатуллину очередью срезало половину черепа. Уже мертвое тело агонизировало на белом снегу, желтоватый мозг с красными, кровяными прожилками пульсировал в раскрытой черепной коробке. Прошитое автоматной очередью тело Беседина летело навстречу земле, и он медленно опускался на колени, пытаясь приподнять оружие обессилевшими руками. Степанычу перебило левую руку, посекло лицо. Зарычав, он перекатился в дорожную канаву. Кровь заливала лицо, в глазах стояли и двигались красные точки. Уходящая машина была одной из них, и он почти наугад выстрелил из подствольника. Потом, уже не слыша выстрелов, все нажимал и нажимал на спусковой крючок, не замечая, что в магазине закончились патроны, что машина горит, выбрасывая вверх острые языки пламени.
Раньше считалось, что фраер, это лицо, не принадлежащее к воровскому миру. При этом значение этого слова было ближе по смыслу нынешнему слову «лох».В настоящее время слово фраер во многих регионах приобрело прямо противоположный смысл: это человек, близкий к блатным.Но это не вор. Это может быть как лох, так и блатной, по какой-либо причине не имеющий права быть коронованным. Например, человек живущий не по понятиям или совершавший ранее какие-либо грехи с точки зрения воровского Закона, но не сука и не беспредельщик.Фраерами сейчас называют людей занимающих достойное место в уголовном мире.
Все эта история выдумана от начала и до конца. На самом деле ничего этого не было. Не было чеченской войны, не было тысяч погибших, раненых, сошедших с ума на этой войне и после неё. Не было обглоданных собаками и крысами трупов, человеческих тел, сваленных в грязные ямы как отбросы. Не было разбитых российскими ракетами и снарядами российских городов и сёл.И много ещё чего не было. Как не было и никогда не будет меня.Все совпадения с реально существующими людьми и реально происходившими событиями рекомендуется считать совершенно случайными, и абсолютно непреднамеренными.
Осень 1943 года, самый разгар Великой Отечественной войны. Действие повести начинается на прифронтовом полустанке, куда приходит эшелон с пополнением бойцов, для готовящейся к наступлению Красной армии. В одном из вагонов везут будущих штрафников, несколько недель назад освобождённых из тайшетского лагеря, с направлением на передовую. Среди штрафников находится молодой уголовник Энгельс Лученков, сменивший своё «революционное» имя на более простое- Глеб. Вместе с ним в штрафную роту попадают его друзья, вор- рецидивист Никифор Гулыга и аферист Миха Клёпа.
Почему тысячи русских людей — казаков и бывших белых офицеров воевали в годы Великой Отечественной войны против советской власти? Кто они на самом деле? Обреченность — это их состояние души, их будущее, их вечный крест? Автор не дает однозначных ответов, проводя своих героев через всю войну, показав без прикрас и кровь, и самопожертвование, и предательство. Но это не та война, о которой мы знаем и о которой писали в своих мемуарах советские генералы. Пусть читатель сам решает, нужна ли ему правда «без прикрас», с горем и отчаянием, но только узнав эту правду, мы сможем понять, как жили наши деды, и простить.
Она о том, как в ней остаться человеком... Грёбаный саксаул. Сергей Герман. "Армия не только школа боевого.
Когда Человек предстал перед Богом, он сказал ему: Господин мой, я всё испытал в жизни. Был сир и убог, власти притесняли меня, голодал, кров мой разрушен, дети и жена оставили меня. Люди обходят меня с презрением и никому нет до меня дела. Разве я не познал все тяготы жизни и не заслужил Твоего прощения?На что Бог ответил ему: Ты не дрожал в промёрзшем окопе, не бежал безумным в последнюю атаку, хватая грудью свинец, не валялся в ночи на стылой земле с разорванным осколками животом. Ты не был на войне, а потому не знаешь о жизни ничего.Книга «Вестники Судного дня» рассказывает о жуткой правде прошедшей Великой войны.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Излагается судьба одной семьи в тяжёлые военные годы. Автору хотелось рассказать потомкам, как и чем люди жили в это время, во что верили, о чем мечтали, на что надеялись.Адресуется широкому кругу читателей.Болкунов Анатолий Васильевич — старший преподаватель медицинской подготовки Кубанского Государственного Университета кафедры гражданской обороны, капитан медицинской службы.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.
Эта книга посвящена дважды Герою Советского Союза Маршалу Советского Союза К. К. Рокоссовскому.В центре внимания писателя — отдельные эпизоды из истории Великой Отечественной войны, в которых наиболее ярко проявились полководческий талант Рокоссовского, его мужество, человеческое обаяние, принципиальность и настойчивость коммуниста.
Роман известного польского писателя и сценариста Анджея Мулярчика, ставший основой киношедевра великого польского режиссера Анджея Вайды. Простым, почти документальным языком автор рассказывает о страшной катастрофе в небольшом селе под Смоленском, в которой погибли тысячи польских офицеров. Трагичность и актуальность темы заставляет задуматься не только о неумолимости хода мировой истории, но и о прощении ради блага своих детей, которым предстоит жить дальше. Это книга о вере, боли и никогда не умирающей надежде.