Фрося Коровина - [10]

«Здравствуй Фросюшка, — писал дядя. — Я узнал, что Аглая попала в больницу, и решил отправить к тебе Герасима. Он много чего умеет и будет помогать тебе по хозяйству. Только его нужно два раза в день поить кофе, чтобы он не уснул. Ведь сейчас у медведей спячка. Не грусти и учись хорошо.

Твой дальний родственник, Филимон».

Фрося посмотрела на Герасима, который по-прежнему сидел на сундуке.

— Ты знаешь, где у нас магазин?

Медведь кивнул.

— Тогда сходи, пожалуйста, за хлебом. А я тебе сварю кофе. Ладно?

Поскольку медведь не возражал, Фрося вывалила грибы в ведро, положила в лукошко деньги и протянула его Герасиму. Снова опустившись на четыре лапы, он взял лукошко в зубы и неторопливо вышел из кухни.

— И не забудь сдачу два рубля! — крикнула вслед Фрося.

Затем она принесла из сарая дрова и стала растапливать шведку. Так что к моменту возвращения медведя, кофе был уже готов. А из хлеба Фрося сделала целую гору бутербродов с вареньем.

Ел медведь, честно говоря, не очень аккуратно. Но положение исправила Курица — она ходила по скатерти и, то и дело вскрикивая: «Корошо!», склевывала оставленные им крошки.

Потом Фрося попросила Герасима отнести за дом лестницу, что уже неделю стояла перед крыльцом, а сама снова полезла в погреб досчитывать банки.

С медведем, и правда, стало легче вести хозяйство. Он мог не только носить лестницы и ходить в магазин за хлебом. Ну, во-первых, он мог ходить еще и за другими продуктами. А кроме того, он убирал снег и носил воду из колодца. Еще Фрося хотела научить его колоть дрова. Но медведю своими толстыми лапами было трудно как следует обхватить топорище. И каждый раз, когда он размахивался, топор непременно улетал в огород к Милентию. Зато Герасим умел петь песню «Ах, вы сени, мои сени» и пользоваться летней уборной.

Однажды у дома Федора Коровина снова объявился принципиальный пьяница Никанор. Лишившись возможности участвовать в хоре и петь «тридцать восемь, тридцать шесть», Никанор потерял главный, как он думал, смысл жизни. Бессмысленно он слонялся между церковью и домом и безрезультатно просил у всех встречных стольник на пузырь — жители Папаново давно перестали обращать на него внимание.

Вконец отчаявшись, Никанор в первый раз за свою историю решил попросить прощения и отправился к Фросе. Однако сначала он все-таки намеревался выклянчить стольник на пузырь. А если Фрося даст деньги, тогда можно будет и извиниться.

Он открыл калитку, собираясь по расчищенной от снега дорожке пройти к дому Коровина, как вдруг увидел, что из летней уборной выходит медведь. Никанор проводил взглядом топающего к сеням Герасима, вспомнил, как предлагал ему съесть Фросю и, закрыв калитку, отправился домой. Теперь компанию ему составляла только его совесть, от которой, как ни проси, стольник не получишь. Зато уж общаться с ней Никанор мог сколько угодно.

Директор музея

А в это время в противоположном конце области по реке Вологде плыла лодка. Конечно, по той реке, как и по другим, плыло много разных лодок, но эта была особенной. На ее борту было написано: «Вологодский музей деревянного зодчества», а внутри сидел директор музея собственной персоной. Звали его Иван Михайлович Омельянов.

Иван Михайлович был большим знатоком деревянного зодчества. Когда-то он даже защитил диссертацию на тему: «Вариации наличников в вологодской деревянной архитектуре 18–19 веков». Впрочем, Иван Михайлович также знал толк в коньках, карнизах и печах.

Сотрудники музея под руководством Омельянова работали четко и аккуратно. Такими же четкими и аккуратными были движения плывущего в лодке директора. Он погружал весла в воду, откидывался назад и тянул ручки на себя, погружал, откидывался и тянул: раз-два-три, раз-два-три! При этом Омельянова сердил его большой живот, который не давал сводить ручки весел вместе.

Иван Михайлович возвращался из экспедиции по дальним уголкам области, где он искал старинные постройки для музейной коллекции. Целый месяц директор путешествовал по маленьким деревням, но ничего интересного так и не нашел.

Вдруг Омельянов заметил плывущее по реке бревно с налипшим обрывком газеты. В экспедиции Иван Михайлович был отрезан от мировых новостей, поэтому решил воспользоваться случаем и почитать прессу.

Подтянув веслом бревно, Омельянов изучил обрывок. Помещенная на нем фотография изображала какую-то девочку с лопатой и часть старого дома. Как читатели уже, наверное, догадались, это был остаток той самой газеты, которую в начале повести бросил в Тошню разозлившийся Никанор, и который, пройдя на бревне почти всю реку Вологду, доплыл аж до самого Ивана Михайловича.

Фрося и лопата особого внимания директора не привлекли. А вот старый дом его очень заинтересовал! Вынув из рюкзака увеличительное стекло, Иван Михайлович перегнулся через борт и внимательно осмотрел фотографию. Сердце Омельянова радостно забилось. Перед ним был прекрасный образец дома зажиточного крестьянина начала девятнадцатого века! Иван Михайлович решил, что должен любыми средствами добыть эту постройку для музея. Она станет жемчужиной архитектурной коллекции!

Поскольку снять с дерева налипшую страницу, не повредив ее, было невозможно, Иван Михайлович походной пилой отпилил часть бревна с газетой и положил в лодку. Затем он снова взялся за ручки весел, втянул, насколько мог, живот и загреб с удвоенной силой: раз-два-три, раз-два-три!