Фронтовые будни артиллериста - [3]

В 1934 году у родителей закончились сроки отбывания наказаний, и им разрешили поселиться вблизи Архангельска. Туда же приехали и мы с бабушкой.

Наша семья – теперь уже папа, мама, бабушка и я – почти год прожила на берегу Северной Двины в нескольких километрах от города.

Сначала здесь меня удивил местный говор с поменявшими места буквами «ц» и «ч». Так, в разговоре жителей нашего поселка можно было услышать, например, такие слова, как «пецка», «единича», «горцича» и т. п. Сначала это звучало странно, но потом я привык.

Еще обращало на себя внимание отсутствие замков. Уходя на работу или по делам, люди не запирали дома, а лишь иногда подпирали дверь колом.

Сын хозяйки работал на траулере и, когда возвращался домой, обычно привозил огромную красную рыбину, солидная часть которой доставалась нам. Попытка мамы заплатить за нее всегда кончалась одним и тем же – хозяйка молча махала рукой и уходила.

Однажды осенью, когда река уже стала, а снега еще не было, вместе с ребятами из школы я отправился на другой берег Северной Двины за клюквой. Возвращаясь назад, мы увидели, что после прохода ледокола нас отделяла от дома полынья шириной не менее двадцати метров. Двое мальчишек ловко прыгнули на проплывавшую мимо льдину и благополучно преодолели препятствие. Я же в нерешительности стоял на месте. Тогда один из старших парней взял меня за руку, и мы вместе прыгнули на следующую льдину. Неуклюже пытаясь выскочить на противоположную кромку льда, я поскользнулся и очутился в ледяной воде. Парень мгновенно оказался рядом, схватил меня за воротник шубейки и двумя взмахами свободной руки выгреб к ребятам, которые помогли выбраться. Благодарность моих родителей была воспринята парнем и его матерью как оценка самого обычного поступка. Они не только отказались от вознаграждения, но и поделились с нами клюквой, так как моя корзинка уплыла.

И так во всем. Архангельские поморы были честны, доброжелательны и всегда готовы помочь ближнему, даже рискуя собственной жизнью.

В начале следующего лета родителей снова арестовали и отправили на Колыму. Больше мы никогда не виделись. Лишь полвека спустя я получил официальный документ, в котором было сказано, что их дело прекращено за отсутствием состава преступления и они реабилитированы.

На Хитровке

Хитровка (кто не знает и не читал Гиляровского) – район старой Москвы в двадцати минутах ходу от Кремля. Когда-то там была площадь с Г-образным Хитровым рынком, сквериком и общественным подземным туалетом. Потом рынок и сквер снесли, а на их месте построили школу, через несколько лет преобразованную в трамвайный техникум. Оставшаяся за этим зданием небольшая площадка получила громкое имя площадь Максима Горького. Теперь она вместе со смежным проездом называется Хитров переулок. Двухэтажные дома около рынка раньше использовались в качестве ночлежек, а огромный двор представлял собой как бы центр этой самой Хитровки. Здесь жили мои родственники и несколько школьных товарищей. А я прожил на противоположной стороне переулка ровно тридцать лет и два года, почти столь ко же, сколько прожил старик со своею старухой у самого синего моря.

Жители больших старых городов, наверное, много бы выиграли, существуй наука об адресах. А уж в Москве специалисты-адресологи всегда имели бы кусок хлеба.

Дом номер 8, в котором я жил, представлял собой два двухэтажных кубика примерно одинаковой площади, но разной планировки. В одном из них имелось всего две квартиры: номер 4 на первом этаже и номер 42 на втором. В противоположном доме их было одиннадцать. Квартиры номера 1–3 и места общего пользования находились на первом этаже, а номера 5—12 – на втором. Остальные квартиры (номера 13–41) располагались в двух домах под номерами 4 и 6. Сейчас они называются строениями.

Вот и попробуйте с ходу разобраться в этой домоквартирной путанице, а уж об объяснении ее логики и говорить нечего. Здесь без адресологии никак не обойтись.

Мы с бабушкой проживали в квартире номер 42 и занимали комнатку размером 9,5 квадратных метра, а общее число постоянных жильцов в разные годы составляло от четырнадцати до семнадцати человек.

Из мест общего пользования в квартире имелись кухня, малюсенький туалет и кладовка с лестницей на чердак. На кухне площадью около 12 квадратных метров, включая закуток, где хозяйки стирали белье, располагались большая печь, отапливаемая дровами, и тумбочки каждой семьи. Пищу готовили на примусах и керосинках, отчего кухня была изрядно закопчена и пропахла керосином. Позже вместо печи установили две газовых плиты, и копоти стало меньше, а запах исчез. Однако свободней не стало. По-прежнему, чтобы пройти в туалет, приходилось буквально протискиваться между несколькими хозяйками, постоянно торчавшими на кухне.

Наиболее частыми поводами для квартирных баталий служили выполняемые поочередно расчеты за газ, электроэнергию и общий телефон.

За газ платили по счетчику в зависимости от времени использования конфорок каждой семьей.

Сложнее было с дележом электричества. Для этого следовало обойти все комнаты, записать мощность лампочек и электроприборов и со слов хозяев оценить продолжительность их использования.