Фронтовые будни артиллериста - [20]

Приближались сумерки, и настроение снова стало ухудшаться. Кроме общей усталости, появился страх перед наступающей ночью. Я старался как можно дальше продвинуться вперед, но, как будто нарочно, заносы встречались все чаще и были более глубокими, а разгребать их становилось все труднее. Совсем выбившись из сил, я кое-как наломал охапку веток и с трудом отнес их к машине. Немного отдохнув, притащил еще одну. Теперь, экономя бензин, решил глушить двигатель, а ночью его пару раз прогреть.

Быстро стемнело, и жарить пшеницу пришлось уже при свете костерка в кабине. Страх замерзнуть притупился, и сразу же после «ужина» я задремал. Проснулся как-то неожиданно для себя. На небе ярко светил месяц. Было очень тихо и холодно. Впервые за все эти дни волки бегали в нескольких шагах от машины. Это было плохое предзнаменование. Стая явно чувствовала, что человек ослаб и долго не продержится. Между тем надо было завести и прогреть двигатель. Уложенный с вечера хворост, политый бензином, вспыхнул мгновенно. Волки сразу же отступили. Выждав, пока разгорятся толстые ветки, я вылез из кабины. На этот раз завести двигатель долго не получалось. Но в конце концов он чихнул, дернулся и как бы нехотя ожил. Немного отдохнув и успокоившись, я минут через десять затоптал огонь и тяжело опустился на сиденье.

Предстояла пятая ночь в степи. Я сидел один в бесконечном мире, то забываясь на какое-то время, то приходя в сознание и устремляя взгляд в черную даль. До рассвета было еще далеко, однако волки куда-то исчезли. Неожиданно по дальним кустам мелькнул и исчез луч слабого света.

«Галлюцинация», – подумал я и впервые за последнее время крепко заснул.

А луч света появлялся еще несколько раз. Потом послышался шум приближающегося трактора.

Подбежав к машине, Калмыков рванул дверь кабины, и на него чуть не выпал худой и черный от копоти парень, в котором меня не сразу можно было узнать.

По щекам старого механика текли слезы, а я, оправившись от неожиданности, улыбнулся, глубоко вздохнул и молча присел на подножку кабины.

На ЧЕГРЭСе

Когда мне исполнилось восемнадцать лет, я был призван в армию. Верхнеуральский военкомат отправил призывников в Челябинский городской призывной пункт, где меня сразу же распределили на городскую электростанцию ЧЕГРЭС, находящуюся на военном положении.

В отделе кадров проверили мои документы и провели в гараж. Завгар, узнав, что на Урал я попал после ранения, долго расспрашивал про войну, а потом тихо сказал:

– А у меня на фронте сын и старшая дочка – санитарка.

На этом предварительное знакомство было закончено. Меня передали девушке, которая устроила меня в общежитие, организовала получение продовольственных карточек и в конце концов поставила на учет в рабочей столовой. После этого я познакомился с заведующим отделом рабочего снабжения (ОРС), где предстояло работать.

На следующий день в восемь утра я уже был на рабочем месте. Завгар дал мне грузовой автомобиль ЗИС-5, на приведение в порядок которого ушло два дня. Но зато следующие недели я без приключений осваивал новое место работы и новый для меня город – возил различное оборудование, продукты, стройматериалы и другие грузы. Через некоторое время меня снова вызвал заведующий гаражом, с которым у нас уже сложились добрые отношения, и дополнительно закрепил за мной легковую машину М-1, на которой иногда приходилось возить главного инженера электростанции. Я не возражал, так как раньше никогда не ездил на легковушках и сейчас для меня это было интересно.

Осваивая новую обстановку, я понял, что и здесь можно неплохо жить. Беспокоило только одно – постоянное недоедание. Находясь целый день на работе, мне редко удавалось отоваривать продовольственные карточки. Практически по ним я получал хлеб, редко сахар и еще реже кровяную колбасу. Другой не давали. Талоны на мясо, крупу и подсолнечное масло надо было отдавать в рабочую столовую за тарелку жидкого супа и порцию каши или макарон с чем-то похожим на котлету, но каждый раз называемую по-разному – биточки, тефтели, шницель и даже бифштекс. Но и эти трудности постепенно начали исчезать.

Сотрудники ОРСа, где я в основном работал, часто пользовались моими услугами и сами готовы были мне помочь. В частности, одна из них – Мария Николаевна, которой я помог перевезти вещи на другую квартиру и отказался от оплаты, стала брать у меня карточки на продукты и отоваривала их вместе со своими. Это заметно облегчило мою жизнь. Но однажды произошло ЧП. Поздно вернувшись из очередного рейса, по дороге в общежитие я заснул в трамвае, и у меня вытащили бумажник с деньгами, документами и, главное, продовольственными карточками, которые на следующее утро надо было отдать Марии Николаевне. Это грозило настоящей катастрофой. Деньги можно было занять, документы восстановить, а вот карточки… Без них в магазине ничего нельзя было купить, а у спекулянтов буханка черного хлеба стоила 800 рублей, и в столовой без карточек не кормили. Положение казалось безвыходным. Но выход все-таки нашелся.

На следующий день мне было поручено отвезти груз в Свердловск. Возвращаясь порожняком, я посадил в кузов десять леваков, в том числе одного мужика с большим чемоданом. Об оплате не договаривались. Тариф был известен – тысяча рублей с человека и столько же за место багажа. На подъезде к Челябинску перед постом военной комендатуры я остановил машину, высадил пассажиров и получил 11 тысяч рублей. Это было уже кое-что. На вырученные деньги можно было прожить около недели, а ждать новых карточек надо было почти полмесяца.