Фронтовой дневник эсэсовца. «Мертвая голова» в бою - [18]

Справа от меня у пулемета лежал на месте второго номера, подающего пулеметную ленту, тиролец Руди. Я предусмотрительно вставил ленту в приемник, чтобы сразу же быть готовым к открытию огня. Два раза я дернул рукоятку затвора, первый патрон зашел в патронник.

Светящееся ночное небо побледнело. В низинах на лугах перед нами теперь стоял густой туман. Хорошо различавшаяся до этого цепь холмов на горизонте, позволявшая видеть на своем фоне очертания каждого чужеродного тела, полностью пропала. Было что-то призрачное в этих ночных бесшумных волнах тумана. Ветки с громким треском отламывались от деревьев и вызывали подозрение, что на них ступил чужой сапог. Густая листва осыпалась с деревьев с таким звуком, который днем слышался тихим шелестом, а теперь вызывал тревогу. Лиса проскользнула сквозь подлесок, и мы затаили дыхание.

Но что нам известно? Действительно ли это безобидно осыпающиеся с деревьев сучья и листва, и только ли это лиса? Наша задача — нести службу в дозоре и защищать наших товарищей от внезапного нападения. До деревни внизу всего несколько минут ходьбы.

Если наши коллеги с той стороны что-то подготовили, то мы в дозоре это должны заметить, чтобы предупредить товарищей, и те успеют принять меры.

Иногда в пелене тумана мне виделись образы, по очертаниям которых было невозможно определить, что это такое. Казалось, что я слышу шаги. Шаги ли это? То ли они подкрадываются к нам, то ли готовятся, то ли мне кажется.

Ехе, третий номер, занявший тем временем место слева, толкнул локтем меня в бок и уставился в темноту. Там, справа! Боже мой! Они уже у опушки леса! Руди изо всех сил дернул сигнальную бечевку. В палатке за нами испуганно вскрикнул выдернутый из глубокого сна командир отделения. Подкравшиеся к нам на расстояние броска ручной гранаты едва различимые тени затаились, услышав устроенный нами шум.

Вдруг Руди вытянул вперед руку, указывая направление. Черт возьми! Значит, я не ошибался, когда мне показалось, что слышались шаги. Как раз перед нами на светлом фоне тумана проступили ясно различимые пригнувшиеся тела.

Я должен действовать. И быстро! Уже в следующую секунду брошенные ручные гранаты могут вымести нас из лощинки и палаток.

— Стой! Кто идет? — крикнул я в ночную темень, и, не делая паузы:

— Пароль?

Ответа не последовало. Тихое ожидание. Нападение на пост.

— Огонь!

И тут сразу ожили темные облака тумана перед нами. Но в готовые уже броситься вперед тела ударила моя смертоносная очередь из затрясшегося оружия. Огонь из ствола ослепил меня, трасса пуль, рассыпая искры, била в землю или уходила за горизонт. Я провел дугу вправо до лесной опушки, здесь они сидят ближе всего! А потом назад до левого края луга. В перерывах очереди ее грохот возвращался к нам эхом.

Лента кончилась. Дрожащими руками Руди протянул мне заправочный конец новой ленты. Раз, два — щелкнула рукоятка затвора — все так, как повторялось на занятиях днем и ночью уже тысячу раз. Патрон уже в патроннике, готовый к стрельбе.

Я был крайне возбужден и напряженно всматривался в темноту в готовности снова открыть огонь. Энергичный выкрик командира отделения «Стой!» означал прекратить огонь.

Перед нами послышался удар, затем стало ужасно тихо, только наверху, у края луга через равные промежутки времени слышались вопли.

Прежде чем мы успели поднять роту по тревоге, в палатке зазвонил телефон. Наш командир отделения доложил о происшествии и попросил в связи с невыясненной обстановкой прислать разведывательный дозор. Через некоторое время он появился со стороны долины. После того как его командир настоятельно попросил меня не стрелять его солдатам в спину, они осторожно вели разведку в кромешной тьме.

Когда рассвело, дозор вернулся. Результат был настолько удивительный, насколько и удручающий: по всему лугу лежали убитые и раненые косули.

Два профессиональных охотника из нашей роты Майер и Унгар получили задание выследить, возможно, ушедших раненых животных и прикончить их.

Вышестоящему начальству о происшествии так и не доложили, зато батальон получил к столу дополнение в виде красной дичи, которая удачно заменила вошедшую в моду селедку. Однако я ел эту дичь не без раскаяния.

Меня вызвали на рапорт и я получил ужасный разнос. Я должен был троекратно окликнуть: «Стой! Пароль!», тогда бы у дичи была возможность убежать. Но, принимая во внимание сложную обстановку, кроме этого выговора, других взысканий за свои ошибочные действия я не получил.

«…ДА ПОМОЖЕТ МНЕ БОГ!»

Улицы были мокрыми от дождя, когда мы маршировали от главного мюнхенского вокзала к нашим казармам в центре города. Это было поздним вечером 7 ноября 1938 года. Утром должна была пройти присяга на верность фюреру.

Еще когда мы подъезжали, нас поразило оживленное движение на улицах ночного города: ярко освещенные, широкие, блестящие от только что прошедшего дождя асфальтовые дороги были заполнены едущими лимузинами, на тротуарах было полно прохожих.

Но сейчас на них торжествовало представление марширующих войск, твердый шаг сапог и равномерное покачивание тысяч матово поблескивавших шлемов, картина гармонического сосуществования.