Фронтовичок - [9]

– Не всё, как оказалось, уже я помню, Сережа! – взволнованно выдохнул Алексей Петрович от прилива заново переживаемых воспоминаний. – Но, уж как получится! Начну с мая… А он в семидесятом году в Ленинграде был прекрасен! На всех газонах – огненные тюльпаны, всюду благоухание сирени! Двадцать пятый праздник Победы. Счастливое время, Сережка! Не только для меня – из-за моей якобы молодости! А счастливое время для всех советских людей, вволю настрадавшихся за годы войны!

Ленинграду тогда досталось необычно много солнца и голубого неба! Старожилы охотно искали в своей памяти нечто подобное, везде и всюду обсуждали тему погоды, но каждый твердил нечто своё, не приходя к общему согласию. Я к тому это говорю, что люди друг друга тогда не сторонились. Они сходились без проблем! Всё между собой обсуждали, делились и радостью, и горем. Это сегодня чуть не каждый маску неприступности на себя напяливает, чтобы его не трогали! А уж, чтобы с незнакомым заговорить…

Так вот, накануне праздника в Неву вошли боевые корабли. Тебе знакома эта традиция… Но даже увешанные гирляндами из цветных флажков и весёлых лампочек, корабли представляли собой лишь угрожающую стальную строгость. И она не гармонировала с праздничным настроением веселящегося народа. Впрочем, веселых, нарядных и счастливых людей, толпящихся на Дворцовой набережной, ничуть не волновали причины появления этих могучих красавцев – наверное, для красоты, для торжественности момента… Зачем же ещё?

Нашего Медного всадника, который, между прочим, совсем не медный, и тогда, как и сегодня, ничего не волновало. Он не замечал ни боевых кораблей, ни праздничного настроения возбужденных людей. Можно подумать, он пытался угадать, какую часть тела в этом году натрут его коню до зеркального блеска ушлые выпускники многочисленных ленинградских вузов. Столь уж странны местные традиции! Сам знаешь!

Сергей засмеялся:

– Всё осталось по-прежнему! Живут традиции свободолюбия!

– А оно-то причём? Мальчишество это, переходящее в мелкое хулиганство! Впрочем, Петр, давно позеленевший своей бронзой от старости и безраздельной тоски, вполне возможно, уже и сам был не прочь блеснуть хоть чем-то. Однако рядом круглосуточно дежурила милиция! И Петр по-царски сносил своё нынешнее бесправие, ничего не предпринимая, а заодно и своему коню не разрешал переступать с давно окаменевшего шведского змея.

Всенародные торжества на улицах Ленинграда могли сравниться, разве что с самой Победой – ещё в том, уже далеком для подросших детей историческом сорок пятом году. По крайней мере, именно так мне тогда и представлялось. И, впрямь, когда ещё все люди вокруг так дружно смеются и радуются, когда плачут все подряд, куда ни глянь, и обнимаются даже незнакомые, когда ещё в плотной людской толпе можно услышать задорные крики «Ура!», свидетельствующие о переполнении души самыми светлыми чувствами. Когда ещё на ветру полощется множество кумачовых знамен? Когда из репродукторов разносятся любимые песни? И современные, и военных лет, и патриотические, и лирические! Другими словами, всё это и составляло чудесный, подлинно всенародный, ненадуманный праздник! Праздник радости и счастья сильного и свободного народа.

*

Помолчали. Потом Алексей Петрович продолжил:

– Вообще, те дни я помню хорошо. С лучшими друзьями, однокашниками по артиллерийской академии, Санькой и Димкой, я, как и все, предался праздничному ураганному веселью. И это, невзирая на трудности с дипломным проектом (не успевал закончить в срок).

Тот год для меня, Серёжа, считался годом важных перемен. Я с товарищами только вступал в самостоятельную жизнь! Заканчивались пять лет учебы в Военной Артиллерийской Академии. Как-то я рассказывал тебе. Обычно в ней учились бывалые офицеры. Причем, хорошо зарекомендовавшие себя, перспективные. Но для эксперимента пару раз набрали мальчишек, окончивших десять классов. Среди этих счастливцев оказались и мы. Прошло почти пять лет, и подошёл наш выпуск! Золотые офицерские погоны, назначение в неизвестность, героическое преодоление трудностей, наконец, женитьба (в моих планах уже тогда она занимала важное место).

Но в тот момент я ещё следил за вялыми набегами темных невских волн на вылизанные ими гранитные ступени набережной. Эти волны всегда действовали на меня магически – успокаивали и одновременно воодушевляли. И вот я слышу:

– Димку лучше за смертью посылать, а не за мороженым, – это Санька вернул меня в реальность, в которой упомянутый Димка уже приближался к нам с цветными упаковками вкуснейшего мороженого-эскимо на плоских палочках.

– Не злись! С такими усилиями я мог бы Зимний взять! Народу-то, море! Всё сметают, чуть ли не с колёс! Я, было, пристроился за бутербродами с красной рыбой, но очередь такая, что побоялся слюной подавиться!

– Ладно, уж! Давай хоть эскимо! Мой желудок теперь от чего угодно отказаться не в силах! Я и тебя бы слопал, но ты где-то задержался.

Все сосредоточились на подтекающем мороженом, но очень скоро Санька не выдержал затянувшегося молчания и прицельного чмокания вытянутыми губами:

– Ребята! А долго еще будут день Победы отмечать?