Фронт над землей - [22]

- Хальт!

Конвоир развязал Залевскому руки и, угрожая автоматом, заставил рыть землю. Лейтенант рыл, а чужеземец играл на губной гармошке траурную мелодию.

"Неужели конец?"

- Шнель!- подгонял солдат, вытирая гармошку о рукав шинели.

И снова тоскливая мелодия. И опять отчаянный вопрос: "Неужели все?" А могила все глубже, глубже. Залевский подкопал ступеньку, еще сам не зная, для чего он это сделал, и прислушался. Сквозь тоскливое, односложное повизгивание губной гармошки доносился шум автомобилей с дороги, что проходила по лесной опушке.

Солдат перестал играть. "Сейчас крикнет "Шнель!",- подумал лейтенант. - Я пригнусь, и он подойдет сюда. А потом..."

- Шнель! - как заведенный, выкрикнул гитлеровец.

Владимир сжал лопату и, поставив левую ногу на вырытую ступеньку, пригнулся, спружинился. Сердце зачастило, дыхание стало тяжелым. "Спокойно, Володя. Сейчас или никогда!" - приказал летчик самому себе.

Шаркая сапогами, охранник двинулся к могиле. Шаг. Второй. Еще шаг. Мгновение - и голова в рогатой каске покажется над краем ямы. Словно подброшенный катапультой, Залевский вынырнул из могилы и, вкладывая всю силу в удар, полосонул лезвием лопаты пониже каски. Гитлеровец рухнул на землю. Сорвав с него автомат, Владимир вниз по откосу бросился в лес.

С дороги, где слышалось урчание автомашин, раздались выстрелы. Значит, заметили. Петляя и пригибаясь, лейтенант бежал к низине, за которой стеной стояли могучие сосны и ели. Немцы кинулись в погоню. Шум, крик, стрельба...

А Залевский бежал. Бежал до тех пор, пока не задохнулся и не упал в мокрую осоку. Навстречу полоснул дружный залп. Что такое? Владимир оглянулся. Преследователи залегли. Началась перестрелка.

Летчик не знал, куда ползти. И вдруг перед самым его лицом из осоки показались два автоматных дула.

- Ты кто, парень?

Скованный ужасом, Владимир замешкался с ответом.

- Ну, чего молчишь? Ползи в лощину, а там - в лес. Свои.

Это были партизаны...

- Вот в этой крестьянской робе они и переправили меня через линию фронта, - закончил рассказ лейтенант Залевский.

Глава шестая. Прощай, любимый город

Накануне войны Георгий Новиков жил в военном городке - замечательном ленинградском пригороде, красивейшем дачном местечке.

- Эх, ребята, - восхищенно говорил он, - до чего же хорош был городок! Дома стройные, светлые, аллеи - душа радовалась, зелени - море. Не жизнь, а мечта! Говорят, раньше там роскошествовала царская гвардия. Нам завидовали многие авиаторы, в шутку называли привилегированным полком. А теперь там немцы, - сокрушался он.

Служить поблизости от Ленинграда и в самом деле было завидно. Город-красавец, город-музей, город славы и национальной гордости, центр мировой науки и культуры. Вот почему с восхищением вспоминал Новиков довоенную армейскую пору.

И вот однажды Георгия вызвали на командный пункт и приказали подготовить группу летчиков для прикрытия наших наземных войск. Надо было видеть, как волновался лейтенант.

- Вот какая задача! - рассказал он мне и другим ведомым.

Задача как задача, мы не раз выполняли такие. Однако Георгий, по всей видимости, задумал нечто особенное. А что именно? Наконец он посвятил нас в свой замысел.

- Видите вот этот дом, первый от аэродрома? - показал он чертежик, сделанный на тетрадочном листке. - Здесь я жил, в среднем подъезде, на третьем этаже. Если позволит обстановка, штурманем.

Шестерка истребителей взлетела и взяла курс в заданный район. Вражеские самолеты крутились поодаль, не решались подходить в квадрат, где барражировали наши звенья. Когда дежурство в воздухе закончилось, Новиков повел нас в район военного городка.

На фоне догорающей осени городок, залитый солнечным светом, выглядел прекрасно. А по его аллеям ходили чужие люди, по асфальтированным дорогам сновали чужие повозки и машины, над каким-то большим зданием виднелся чужой флаг.

С крыши новиковского дома ударил крупнокалиберный зенитный пулемет, поблизости хлопнуло орудие (видно, важный объект, если так охраняется!).

Мы сделали круг. Звено Новикова нацелилось на крайний дом. Из-под крыльев истребителей скользнуло восемнадцать огненных метеоров. Все они врезались в окна третьего этажа. Мне и моим ведомым уже не рассмотреть ни среднего подъезда, ни тех окон, из которых когда-то любовался красотой городка Георгий со своими друзьями. Реактивный залп моего звена пришелся уже по очагу пожара. Пламя охватило весь дом. Занялись огнем машины и соседние здания. Пропадите вы пропадом, ненавистные пришельцы!!

Вылезая из кабины, я увидел улыбающегося Зайчикова. Николай подал мне письмо.

- Из Ленинграда, от отца, - проговорил он.

Из дому писали, что живут по-прежнему в землянке, что отец, как и другие рабочие, выполняет срочные заказы для фронта и нередко не уходит с завода по двое-трое суток, что вместо мужчин у станков все больше появляется подростков и женщин. Все бы ничего, только одна беда: продовольственный паек стал еще меньше. Нет, отец не жаловался, просто писал, не скрывая трудностей. Зачем и перед кем скрывать? Город живет, работает и борется, но городу и людям становится все тяжелее.