Фронда - [41]

В 1932 году экспорт зерна был резко сокращен – он составил всего 1,8 млн. т против 4,8 в 1930-м и 5,2 млн. т в 1931-м, а в конце 1934 года, уже после катастрофы, экспорт зерна вообще прекращен. Не стали чрезмерными и государственные заготовки – они составляли менее трети урожая (52).

Стараясь выправить ситуацию с продовольствием, в качестве пряника в середине 1932 года правительство пообещало колхозникам, что после обязательного выполнения плана сдачи зерна, они смогут реализовывать оставшееся на рынке. Пошли слухи о возращении НЭПа, крестьяне оживленно запасали зерно на будущее для свободной реализации. Государственные заготовки оказались сорваны, а тут еще и внешнеполитическая необходимость поставками фуражного зерна срочно расплатиться с Германией по краткосрочным долгам. Разразился продовольственный кризис, с которым неокрепшая колхозная система справиться не могла, а герои Гражданской войны знали только один способ взять зерно у крестьян – насилие.

Этот кризис завершился страшным голодом зимы 1932–1933 годов и гибелью большого числа людей (в основном, на Украине). Судя по статистике рождений и смертей, на Украине от голода умерло около 640 тысяч человек. Считается, однако, что был большой недоучет смертей, вплоть до 3–4 миллионов человек. Сегодня эта трагедия получила название «Голодомор» и активно используется во внутриполитической борьбе на Украине. Показательно, что эксплуатируют тему голода, прежде всего, националистические силы родом из западноукраинских областей, где голода вообще не было.

Загадкой современной истории можно считать и тот факт, что люди, пережившие «голодомор», этого слова не знали и не употребляли до конца 1980-х годов. Да и откуда им было знать, если слово «голодомор» придумал не русский, не украинец, а американец индейского происхождения Дж. Мейс. Есть версия, что это слово родилось в среде журналистов, работавших в годы Великой Отечественной в издаваемых оккупантами газетах и журналах. Они якобы первыми стали называть голод 1933 года голодомором, и от них слово, вместе с бывшими нацистскими солдатами и офицерами украинского происхождения, эмигрировало в Канаду и США. От них это слово якобы и услышал женатый на украинке американец Дж. Мейс. То есть голод в 1933 году, безусловно, был, а вот «голодомора» не было. До создания в 1980-е годы комиссии Конгресса США то, что сегодня называется «голодомором», называли просто голодом (53).

Бедствия, вызванные хаотической и непоследовательной «борьбой за хлеб», разрастались и ширились тоже хаотически и неравномерно. В иных местах рядом с голодающими районами находились такие, в которых люди все же как-то перебивались, и местные власти даже рапортовали об успехах. В десяти-двадцати километрах от вымиравших, пустевших сел оставались деревни и колхозы, где лишь немногие семьи оказались без хлеба, а опухших от недоедания лечили.

Эхо голода ворвалось в тогдашнюю столицу Украины – Харьков, заполонило улицы города голодными, умирающимилюдьми. Тогдашний харьковчанин Л. Копелев: «Товарищи, приходившие меня навестить, рассказывали: вокзалы забиты толпами крестьян. Целые семьи со стариками и малышами пытаются уехать куда-нибудь, бегут от голода. Многие бродят по улицам, просят подаяния… Каждую ночь грузовики, крытые брезентом, собирали трупы на вокзалах, под мостами, в подворотнях… Все лечебницы в городе были переполнены. Морги тоже. Детей, оставшихся без родных, отправляли в приемники. Но всех, кто покрепче, просто увозили подальше от города и там оставляли» (54).

Вести о голоде пробивались дальше – в Москву, вызывая смутный ужас, отрезанных от информации советских граждан. К. Симонов: «В Москву тянулись спасавшиеся от голода люди, приезжали, скапливались на вокзалах – это было одной из причин эпидемии брюшняка… В первые дни один из потом умерших рассказывал об этом голоде в полубреду, рассказывал горячечно, но понятно. Он был из подобранных на вокзале…» (55). К. Чуковский: «Вчера парикмахер, брея меня, рассказал, что он бежал из Украины, оставил там дочь и жену. И вдруг истерично: “У нас там истребление человечества! Истреб-ле-ние человечества. Я знаю, я думаю, что вы служите в ГПУ (!), но мне это все равно: там идет истреб-ле-ние человечества. Ничего, и здесь то же самое будет. И я буду рад, так вам и надо!”» (56). Запомним эту фразу: «Здесь то же самое будет. И я буду рад, так вам и надо!».

Преобразования, вызывавшие восторг или, как минимум, живой интерес городской интеллигенции, для народа обернулись колоссальными страданиями и класс, примыкавший к власти («вы служите в ГПУ» не так уж далеко от истины), воспевавший в стихах и прозе, статьях и картинах то, что приносило мучение своему народу, не мог рассчитывать на его снисхождение.

Несмотря на все усилия, к зиме 1933 года стало понятно, что предполагавший нечеловеческие усилия первый пятилетний план развития страны выполнить не удается. Сам план явочным порядком резко сокращен и к январю 1933 года был сведен к «65 ударным стройкам», уже прошедшим нулевой цикл. Власть изворачивалась и врала. 19 февраля 1933 года Сталин произнес длинную речь на Всесоюзном съезде колхозников-ударников. Явно намекая на катастрофическую ситуацию на Украине и во многих других регионах СССР, он говорил о голоде 1918–1919 годов, «когда рабочим Ленинграда и Москвы в лучшие дни удавалось выдавать по восьмушке фунта черного хлеба и то наполовину со жмыхами. И это продолжалось не месяц, и не полгода, а целых два года. Но рабочие терпели и не унывали, ибо они знали, что придут лучшие времена. Сравните-ка ваши трудности и лишения с трудностями и лишениями, пережитыми рабочими, и вы увидите, что о них не стоит даже серьезно разговаривать» (57). А в эти дни уже умирали сотни тысяч крестьян. Как же такой страшный лгун удержался у власти?