Фриволите и макраме - мужской взгляд. Резной полисад и...не только он...("Сделай сам" №2∙2002) - [91]

».

В то же время английский мореплаватель Климент Адамс писал, что «северная часть Руси доставляет редкие и драгоценные меха, в том числе и соболей, которых наши дамы так любят носить на шее, также белых, черных и бурых лис, меха заячьи, бобровые и других животных, известных под разными скифскими именами. В море водится редкий зверь, называемый моржом… Его ловят, потому что зубы его у русских в таком же употреблении, как у нас слоновые.»

А в конце XVI в. немецкий естествоиспытатель и географ Эльзевир из Лейдена, никогда не бывший на Руси, но слушавший многочисленные купеческие рассказы о ней, счел наипервейшим товаром русской торговли «меха разных животных, коими жители укрываются от зимней стужи и коих продают чрезвычайное множество приезжим купцам. Торговля сия столь значительна, что в некоторые годы, как замечено, вывозимо было из Руссии количество мехов на 40–50 тысяч рублей и более. Между сими мехами первое место занимают соболи, коих цену возвышает чрезвычайная роскошь европейских женщин. Прочие суть: лисицы, черные и красные, также и белые, доставляемые в великом количестве из Сибири, куницы, бобры, красивые шкурки горностаев, волки, рыси и прочие…»

«Мягкой рухлядью» называли на Руси все роскошное разнообразие мехов, но не было в этом определении ничего уничижительного, ведь слово «рухлядь» в те поры означало — рушимое добро, пожитки, скарб. В. И. Даль отмечал в своем знаменитом словаре, что уже в его времена место этого слова в лексиконе соотечественников заняло понятие движимость, движимое имущество. «Лучше ли это?» — вопрошает читателя великий словарист.

Кстати, рухлядная палатка — это не скромный сарай, где в нагромождении хранится хлам, а каменная постройка со сводом, железными дверьми и ставнями, предназначенная для сбережения пожитков от воров и пожаров.

Пожалуй, мягкая или пушистая рухлядь могла тоже храниться в такой палатке, ведь были времена, когда мехами платили цари жалованье своим слугам, да и в дар иностранным повелителям отправляли звериные шкурки.

А тем, кто перед царем-батюшкой сильно отличился, мог он жаловать шубу со своего плеча. До Петра I такой меховой подарок да ковш для питья из чистого серебра были едва ли не самыми высшими наградами.

Кстати, фонд дарственных одеяний был немалый. Ведь для хранения царских одежд был сооружен целый ряд кладовых, раскинувшихся едва ли не на целую улицу, — вот такой «гардеробчик»! Но цари не были слишком уж расточительными в наградах. Иной раз богатые одежды из царских закромов словно на прокат выдавались царедворцам специально в преддверии значительных событий — приемов, пиров, а по прошествии «церемониальных мероприятий» одежда вновь возвращалась на место.

Меха, или «скора» (это еще одно их название) упоминаются уже в «Повести временных лет». В старинных русских грамотах «кун» и «белы», то есть шкурки куниц и белок, выступают как эквиваленты денег, являются единицами стоимости товаров. В древнем Смоленске, например, одна лисья шкурка оценивалась в 12 кун. Попробуйте прикинуть: сколь кун будет в лисьей шубе?

Хотя, конечно, шубы-то тоже разные. По хозяйской надобности можно было «санной» шубой обойтись, а уж в гости, да на царский пир одеться побогаче — в шубу соболью или горностаевую, а на голову надеть шапку чернобурую.

Горностаи, куницы, соболя, лисы, белки, бобры, а иногда и волки, и медведи издавна шли на пошив теплых шуб и шапок. А для блезиру, красоты ради, мех мог украсить и летнюю одежду тоже.

В XIII в. состоятельные русские женщины украшали горностаевыми шкурками подолы платьев или делали из этого меха накладки по подолу, доходившие до колен. В цене среди русских модниц был и мех рыси. В ту пору такой расточительной моде поражались иностранные путешественники.

«…Омочу бебрян (т. е. бобровый. — О.Ж.) рукав в Каяле реце…» — причитала-плакала княгиня Ярославна в «Слове о полку Игореве».

Любопытно, что старинные русские шубы очень отличаются от известных нам современных образцов. Так как в наших краях мех был прежде всего не украшением, а утеплением, шубы шились мехом вовнутрь, а сверху ничем не покрывались. Отсюда пошло слово «кожух». Со временем такая «нагольная» шуба стала считаться грубой, «старомодной», и ей на смену пришла в русский обиход шуба, крытая тканью. Ее наружный чехол делался из самых дорогих материй.

А шуба, сшитая мехом наружу, именовалась яга. Ныне, правда, это слово вызывает несколько иные ассоциации…

В гардеробе знатной древнерусской модницы могло быть до десятка шуб, среди которых и «багряная» и «цини» (сизая), и «червчатая», и «бело-голубая», и зеленая. У княгини Ульяны Михайловны Холмской, кроме всего этого разноцветья, имелись еще «кожух на беличьих чревах», две шубы собольи, а сизая шубка была из «дикого» (серо-голубого) бархата с «золотым» шитьем и «венедицкой камки» (венецианского шелка). Частенько шубы украшались еще «аламами» (серебряными и золотыми чеканными бляшками), жемчугом, «вошвами» (полосками желтого, черного, красного, зеленого, синего цветов).

Дорогие шубы, декорированные тканями, оставались в русской моде до XIX в. Вот какое красноречивое свидетельство оставил в своих воспоминаниях французский офицер Франсуа, позаимствовавший дамскую шубу в каком-то русском доме и бежавший в ней из России в рядах армии Наполеона холодной осенью 1812 г.: